"Симон Кармиггелт. Несколько бесполезных соображений (Из сборника "Сто глупостей", 1946) " - читать интересную книгу автора

вот перевернул ее. Лицо у него было по-прежнему брюзгливое,
незаинтересованное. Но внимательно наблюдая за ним, я заметил легкое
подрагивание губ. Улыбнется? Нет. А подрагивание нижней губы становилось все
сильнее, и наконец он зевнул во весь рот - не украдкой, стыдливо, как
принято в обществе, а, напротив, шумно и демонстративно, как обычно зевают
люди, собираясь завалиться спать. Еще немножко почитав, он захлопнул мое
произведение. Мальчонка встал на колени и ухватился за книгу.
- Дай, дай Питье! - потребовал он.
Отец не противился. Он позволил мальчишке взять книгу у него из рук и
даже не поглядел, что с ней дальше сталось. Вместо этого он лениво отвалился
назад и низко на глаза надвинул шляпу. Руки он сложил на животе, и через
минуту веки его сомкнулись.
Противный ребенок долго теребил странички, потом ухватился за книжку
обеими руками и давай стучать по сиденью. Я невыносимо страдал и пытался
приостановить кощунственную деятельность разбойника, кидая на него суровые
взгляды и укоризненно качая головой, но противный мальчишка только показал
мне обложенный язык и продолжал колотить изо всех сил. К счастью, он скоро
выдохся. Но теперь он встал на сиденье, положил книгу и уселся на нее своими
грязными штанами. Я зажмурился. Мне было очень плохо. Какое он еще придумает
издевательство для сокровища моей души, я не хотел видеть. На следующей
станции толстяк взял мальчишку на руки и сошел с поезда. Книга живым упреком
осталась лежать на сиденье. К обложке пристал кусочек яблока.
Как только поезд тронулся, я взял книгу и заботливо обтер носовым
платком, так мать утирает своего ребенка, которого злые уличные мальчишки
вываляли в грязи.

Пример бескорыстной помощи

Посмотрите на него! Вот он стоит, живое воплощение беспомощности, при
виде его невольно приходит на ум, что от старости никому не уйти. Как
справедливо заметил Элсхот, "туман времени гасит огонь наших глаз". Дрожащий
и скрюченный, опираясь на две трости, он мешкает на краю тротуара и не
решается перейти улицу, потому что транспорт движется нескончаемым шумным
потоком. Нам, молодым, шум и суета привычны. Бензин мы, можно сказать,
впитали с молоком матери, и клаксон сопровождал наши детские игры. А у этого
старикана способность ориентироваться формировалась в спокойные, я бы сказал
даже, застойные годы карет, запряженных смирными лошадками.
До чего же он жалок, когда стоит вот так и озирается, видимо ожидая
помощи, а люди проходят мимо, не обращая на него ни малейшего внимания. В
такие минуты в голове у меня рождаются прекрасные и даже возвышенные мысли.
Внутренним взором я как бы вижу себя самого в двухтысячном году: опираясь на
палку, я медлю в нерешительности на краю широкого бульвара будущего, в
страхе перед проносящимися мимо ракетами и низко плывущими самолетами
городского транспорта. Неужели никто не протянет мне тогда руку помощи?
Я подхожу к старику и беру его за локоть.
- Пошли, - говорю я.
В потоке машин как раз наметился просвет. Я тащу его за собой.
- Молодой человек, - бормочет он.
О пресловутая стариковская благодарность! На ходу киваю ему и тащу
дальше.