"Вадим Каргалов. Русский щит (Роман-хроника) " - читать интересную книгу автора

С пригорка было видно все село: десятка два изб, вытянувшихся вдоль
реки, овины с потемневшими соломенными крышами, покосившийся крест рубленой
церковки. На огородах белели бабьи платки. Кое-где во дворах дымились
очаги - время было обеденное. Ребятишки плескались под косогором в
прохладной речной воде. Черными свечами поднимались к прозрачному осеннему
небу колодезные журавли.
Сельцо как сельцо. Бесчисленное множество таких сел прошел
монах-расстрига Онуфрий после изгнания из обители. Вспоминал Онуфрий о
сытном, но скучном монастырском житье без обиды. Знал, что винить в изгнании
некого, кроме самого себя. Велико имя господа на земле, а человек - мал и
грешен. И святые угодники во младости грешили, а потом каялись, спасали души
постом и подвижничеством. Вот и он, Онуфрий, по молодости лет согрешил,
винцом баловался, к девкам в слободу через монастырскую стену ночами
переползал. Многиетак делали, но не попадались, а он, Онуфрий, попался.
Такая уж судьба, значит, насупротив судьбы не попрешь. Сам преподобный
Митрофан, епископ владимирский, ревнитель строгого устава, велел выбить
Онуфрия из монастыря бесчестно. И пошел опальный монах мерить ногами
бесконечные дороги.
Поначалу было тяжко: и холодно, и голодно, и дождь мочил, и зной сушил,
и борода сосульками смерзалась. Потом пообвык Онуфрий в скитаниях,
обтерпелся, поднаторел в мирских делах. И с лесными татями знался, и от слуг
княжеских бегал, и кнутом бит был, и саблей сечен - всякое случалось.
Однако - выжил. Выходило, что каяться и умерщвлять плоть время вроде бы не
пришло, еще по воле походить можно. Любо, ох как любо это вольное житье!
Летом тепло, благодатно - ночуй под любым кустом. Зимой холодно, да не
голодно. Мужички зимой добрей, хлебосольней, хлебушко еще приесть не успели,
с божьим человеком делились. Скучно мужичкам долгими зимними вечерами, за
были и небыли кормили странника, укладывали в тепле, даже в баньке парили,
от боярских тиунов прятали. По весне приходилось затягивать кушак, жевать
хлебушко с лебедой. Но ведь за весной и лето близко...
Так думал Онуфрий, лениво поглядывая на темный лес, на сельцо, на
речной простор. Привольно, благостно...
По реке неторопливо проплывали большие ладьи. Купцы с севера шли в
Рязань за хлебом, салом, кожами. Богата хлебом рязанская земля, щедра.
Земля-то щедра, да люди строги, чужаков не любили. В прошлые годы сунулся
было Онуфрий в Рязанскую землю - едва ноги унес от слуг рязанского князя
Юрия Игоревича. Спасибо, что мужики предупредили, что посчитали его за
лазутчика владимирского князя, а то бы пропал. Немирно меж Рязанью и
Владимиром, немирно. Малый человек меж враждующими князьями - как зернышко
меж жерновами: в муку сотрет. Избави господи еще раз в Рязанщину соваться!
Онуфрий вздохнул, еще раз глянул на реку из-под ладони. Вверх по
теченью, разбрызгивая воду длинными веслами, шел княжеский струг. Воины в
остроконечных шлемах стояли вдоль бортов, посматривали на лесистые берега.
На корме сидит в кресле боярин, млеет от жары, цветной тряпицей лениво
обмахивается. Посол ли княжеский, наместник ли с дальней волости, воевода ли
порубежный - кто знает? Да и какое дело до него Онуфрию? Вот если на лесной
дороге встретишь такого с дружиной, тогда скрывайся по кустам, пока не
притянули к розыску. А тут что? Пробежит мимо - и нет его...
Солнце пекло нещадно.
Онуфрий поднялся, побрел, загребая пыль босыми ногами, к сельцу.