"Вадим Каргалов "Святослав" (Исторический роман)" - читать интересную книгу автора

Новгороде, а другое на реке Полоте, где живут полочане, - подтверждал
гусляр. - От них произошли кривичи, что сидят в верховьях Волги, Двины и
Днепра, их же главный город Смоленск. От них же и северяне. А еще были два
брата, Радим и Вятко, и тоже сели в своих землях: Радим на Соже, от него и
прозвались радимичи, а Вятко с родом своим поселился на Оке, и стали
зваться вятичами. И жили все между собой в мире, и имели язык общий,
славянский...
Гусляр возбужденно раскидывал руки, будто раздвигая ими круг
известных ему племен и народов, и перечислял:
- ...а на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере - меря, а на
Клещине озере тоже меря. А по низу Оки, там, где сходится она с Волгою, -
мурома, мордва и черемиса, говорящие на своем языке. А вот иные народы:
чудь, пермь, печора, ямь, зимигола, нарова, либь. Все они под Русью.
Негромкий, хрипловатый голос старца звучал торжественно.
Перед Ольгой разворачивалась на все четыре стороны огромная земля,
населенная разноязыкими племенами и народами, которым не было числа, как
не было числа лесам, рекам, озерам, городам, сельским мирам. А в центре
этой необъятной земли, приподнятый над всеми городами, стоял Киев, еще
неведомый Ольге, но уже манящий город.
Ольга пыталась представить себе немыслимые просторы земли, власть над
которой ей предстояло разделить с будущим мужем, и не могла. Будто туман
заволакивал все - леса, реки, города, людей, даже солнце, а сама она,
ничтожно малая, брела на ощупь в этом тумане, бессильно вытянув вперед
незрячие руки. Сердце наполнялось страхом перед будущим, утраченным
счастьем казался отцовский двор, где все было родным и привычным: рубленая
изба из веселого соснового леса, подклети, скотный двор, капуста в
огороде, два холопа-чудина с жонками, над которыми она после смерти матери
стала полновластной хозяйкой (рано тогда взрослели люди на Руси!), связка
ключей у пояса, и про каждый ключик было ведомо, от которого он замка и от
которой двери. А за частоколом - Гончарная улица, где тоже все было просто
и понятно: кому следовало поклониться первой, а кто сам должен кланяться,
потому что человек мизинный...
От таких дум, от сердечной тревоги Ольге не спалось. Металась на
мягком ложе, прислушивалась к таинственным шорохам леса, всматривалась
сквозь щель оконца на далекие звезды, тяжко вздыхала. К изголовью
подползала обеспокоенная мамка, сухой пергаментной ладонью трогала лоб,
щеки, шептала участливо: <Аль привиделось что недоброе?> Накидывала на шею
чудодейственное ожерелье из березы, взмахивала руками, отгоняя злых духов:
<Кышь! Кышь!>
Но приходило утро, рассеивая солнечными лучами недобрые тени, и Ольга
опять с нетерпеньем ждала вечера, когда польются, словно журчащая в камнях
вода, сказанья о временах минувших. И снова гудели струны, и старец гусляр
продолжал свое повествование, и Асмуд подкреплял его напевную речь словами
вескими и точными, как удар меча.
- Пришли от утренней стороны*, из Дикого Поля, злые насильники славян
- обры**, и примучили дулебов из рода славянского, и творили насилие женам
дулебским, - выпевал старец. - Если куда поедет обрин, то не позволял
запречь коня или вола, но приказывал запрягать в телегу три, четыре или
пять жен и везти его, обрина. Так мучили обры дулебов. Были обры телом
велики, разумом высокомерны, но истребили их славяне, и умерли все, и не