"Лазарь Викторович Карелин. Змеелов" - читать интересную книгу автора

находя для себя в утешение, даже сына не сумел воспитать, отбился сын от
рук. Вот когда начинаешь платить!
Петр Григорьевич смотрел на Павла, из-под век мерцал его уходящий
взгляд.
- Тетрадь... - произнес он невнятно, едва угадывалось слово. -
Лена... - позвал он беззвучно.
Она услышала, подбежала, наклонилась. Петр Григорьевич едва приметно
шевельнул плечом, но она догадалась, подсунула руку под подушки, извлекла
оттуда толстую, потрепанную школьную тетрадь в клеенчатом переплете.
- Возьми... Ты поймешь... - Петр Григорьевич еще какое-то сказал слово,
но уж совсем невнятно для Павла.
- Он сказал: "расшифруй", - перевела Лена и передала тетрадь Павлу,
вслушиваясь в шепот-бормотание умирающего. - Он сказал: "никому..." Он велит
вам наклониться к нему, хочет что-то сказать только вам.
Павел наклонился, а Лена отошла к окну.
Зашевелились губы Петра Григорьевича, невнятное дуновение слов
коснулось Павла:
- Сына жаль... Жену... Деньги ничего не решают... Обман... - Он устал,
смертельно устал, он отпускал себя. Он сказал напоследок, но Павел не сумел
понять, что. Короткое что-то: "Будь... Бить..." Павел не понял. Но он понял,
что сейчас все оборвется, кончится человеческая жизнь. Вот сейчас! Он громко
позвал:
- Тамара!
Она вбежала, наклонилась, оседая на пол.
- Петенька!
Кажется, он ей успел улыбнуться, в улыбке дрогнули его измученные губы.
Пряча тетрадь под пиджак, Павел помнил, что ее надо спрятать, он вышел
в коридор. Там курил коренастый доктор в небрежно накинутом на плечи халате.
Вместе с Павлом из комнаты в коридор вырвалось громкое рыдание женщины.
- Вот и все, - сказал доктор, старательно, медленно гася сигарету о
край пепельницы, которую держал в волосатых сильных руках.
- А вы говорили, что ночь пройдет спокойно, - ненавидя этого волосатого
человека, его спокойствие, сказал Павел.
- Так легче уходить, - сказал врач.
- Вам?!
- Ему. Да не цепляйтесь вы. Лучше пойдите и что-нибудь выпейте, если он
был вам дорог.
Доктор кончил крутить окурок, поставил пепельницу на полку, построжал,
все же одернул на себе халат и вошел в комнату к Петру Григорьевичу, чтобы
установить факт его смерти.
Павел остался в коридоре один. Теперь он мог понадежнее спрятать
тетрадь Петра Григорьевича. Он знал, обучен был, и на воле и в неволе, что
если велят прятать, то надо делать это незамедлительно. Павел быстро вошел в
комнату, где стоял мотоцикл, этот вот осиротевший тигр, которого теперь
продадут, сунут в чужие руки и который, кажется, уже догадался о своей
печальной участи, сам переставая быть живым, остро запахнув мертвым
бензином, мертвой смазкой. Павел добыл из-под койки свой чемоданчик, раскрыл
его и положил под пачки десяток, под скомканное грязное белье и еще какое-то
свое барахлишко только что завещанную ему клеенчатую тетрадь. Что в ней? Что
предстояло ему расшифровать? Павел захлопнул чемоданчик, закрыл на ключи,