"Рафаэль Кардетти. Слезы Макиавелли " - читать интересную книгу автора

выживать самому, так и о бесспорном даре убивать ближних. Во всяком случае,
слухи о его свирепости были, без всякого сомнения, единственной причиной, по
которой гонфалоньер до сих пор ни разу не стал жертвой покушения. Потому-то
он и платил Малатесте достаточно, чтобы тот не польстился на чужие посулы.
Содерини с трудом поднялся и направился к столу, на котором догорал
огарок свечи. Прижимая сверток к груди, как если бы то были мощи Христовы,
он очень осторожно положил его на столик из слоновой кости и погладил
кожаную обертку.
Судорога свела его черты. Больше всего он любил этот миг напряжения и
ожидания, который предшествует срыванию покровов. То было для него
прекрасное мгновение, когда возможны любые открытия и желание еще не умерло
перед скорбным лицом реальности. Ощущение было такое же, как будто
совлекаешь покровы с человеческого тела - медленно, один за другим, - прежде
чем им насладиться, с той лишь разницей, что в данном случае он заботился
только о собственном удовольствии. Но он полагал, что в столь смутные
времена достаточно уже и этого.
Его движения становились все более медленными и точными, но вот,
наконец, он мог созерцать портрет Маддалены Джинори - скульптуру, созданную
шестнадцать лет тому назад Лукой делла Роббиа. Красоту женщины подчеркивал
тонкий слой белого фаянса, которым художник покрыл первоначальное
изображение из терракоты.
Охваченный чувством восхищения, Содерини долго разглядывал овал лица,
тонко очерченный скульптором в расцвете своего мастерства. Он задержал взор
на глазах молодой женщины, зачарованный их прозрачным блеском.
Погрузившись в блаженство, которое он ощущал только перед бесспорными
шедеврами флорентийского искусства, Содерини почувствовал, как волна
наслаждения прокатилась вдоль его позвоночника. Он запрокинул голову назад,
затем медленно наклонил ее набок. Суставы с сухим хрустом встали на место.
Чувство удовлетворения еще больше возросло, когда он вспомнил, с какой
легкостью Паоло Пацци согласился обменять скульптуру на две несчастные штуки
шелка.
- Ну и глупец! - услышал он собственный голос в приятной тишине
роскошной гостиной.
Паоло Пацци так никогда и не научится разбираться в красоте, тогда как
Пьеро Содерини посвятил ей всю жизнь. Целую жизнь, полную бесконечных
поисков, как любил он думать. Поисков своего собственного Грааля. С той лишь
разницей, однако, что в его истории королеву Гвиневеру в постели короля
Артура заменил Ланселот. Гонфалоньера привлекали мужские формы, та область,
в которой его изощренный вкус достиг своего рода совершенства. Ничто не
доставляло ему такого удовольствия, как сжимать в объятиях нежное тело
женственного юноши, только что перешагнувшего порог отрочества, или
скроенное более солидно тело зрелого мужчины.
Что до женской красоты, то ее он мог оценить только в застывшем
состоянии, запечатленную кистью художника или резцом скульптора. Это
избавляло его от нытья и вечных причитаний, которые, по его мнению, были
неотъемлемой частью супружеской жизни. Не говоря уже о ее неизбежном
следствии - шумных и наверняка дурно пахнущих детях (он слишком давно к ним
не приближался, чтобы помнить точно).
Пьеро Содерини с сожалением отвел взгляд от Маддалены Джинори и
посмотрел на своего подручного. Блаженство, светившееся в его глазах,