"Михаил Дмитриевич Каратеев. Возвращение ("Русь и орда" #5) " - читать интересную книгу автора

словом в карман не лазила, и тотчас ему в ответ:
"Писания те писаны святыми пророками и апостолами, а ты говоришь
"потемки", и себя выхваляешь зря. А что до попов и чернецов наших, то ведомо
всем - было среди них немало чудотворцев и провидцев великих, коим за чистую
веру их и за прямой путь Господь открывал и прошедшее и грядущее". А он,
Ипат, значит, ей на это такое: "В том, что книги те писаны святыми людьми,
знавшими Истину, я с тобой спорить не буду. Да ведь писания их всяк толкует
по-своему, вот и получились потемки, средь которых прямой путь отыскать
мудрено, потому и нет среди нас единой веры. Отцу же небесному всякий мил,
кто идет к нему с чистым сердцем и дар провиденья Он дает тем, кто достоин.
Сподобился того и я, а коли тому не веришь, давай испытаем... Вот, к
примеру, поп, хотя бы духовник твой, что он о душе твоей знает? - Только то,
что ты ему сама откроешь. А я тебя сегодня впервые вижу и ни о чем не
спрашиваю, а послушай, что тебе сейчас скажу"... И выложил ей самый тайный
случай из ее жизни, о котором ни одна душа знать не могла, да при этом еще
все ее думки сокровенные, как четки, перебрал! О чем доподлинно речь его
была, Ирина нам не сказала, но домой прибежала вся белая и с неделю ходила
сама не своя, видно, в самую точку колдун попал.
- Ужели жив он еще?
- Нет, помер. Прожил он, как люди считали, мало не сто тридцать лет и
смерть принял годов тому с пятнадцать. И знаешь, как умер-то? Видно, еще
задолго выкопал себе в лесу яму, круглую и тесную, как колодезь, и когда
почуял, что подходит конец живота его, залез в ту яму стоймя и сам себе
загорнул землей, что округ была навалена, только одну голову оставил торчать
снаружи. Так, много дней спустя, люди его и нашли. Голова была уже вовсе
сухая, но вот диво: ни одна ворона ее, видать, не клюнула!
Беседа за столом продолжалась еще долго, и лишь на заходе солнца, с
трудом преодолев натиск радушных хозяев, которые уговаривали его остаться у
них погостить, Карач-мурза возвратился в город, а наутро со своими слугами и
с провожатым князя Ивана Мстиславича выехал на реку Неручь.
Проехав несколько десятков верст по трудным, давно не езженным дорогам,
а местами - по глухим лесным тропам, либо вовсе по бездорожью, маленький
отряд Карач мурзы заночевал в лесу у костра и, продолжив путь на следующий
день, к полудню был уже на месте.
Оказалось, что истоки Рыбницы и Неручи лежат почти рядом, в
каких-нибудь шести-семи верстах друг от друга, на невысокой возвышенности,
откуда Неручь течет в Зушу, а Рыбница в Оку.
Вверху по Неручи расстилались широкие черноземные поля, покрытые пышной
травой и местами пересеченные оврагами. Изредка тут попадались небольшие
болота, дубравы и перелески: ниже по течению эти перелески становились
обширнее и встречались все чаще, а верстах в двадцати от истоков сливались
уже в сплошной лес, который еще дальше переходил в густой хвойный бор, где
несметной ратью высились могучие, прямые сосны, годные на постройки. В
Неручь справа и слева впадало много ручьев и мелких речек; все тут покоилось
в первобытной тишине и было безлюдно - за целый день путникам встретились
лишь три глухие деревушки, в пять-шесть дворов каждая.
Место Карач-мурзе понравилось, и он решил не искать иного. Снова
заночевали в лесу и выбрали удобную для поселения поляну, где до постройки
домов надлежало поставить войлочные шатры, которые везли они с собой и пока
оставили в Карачеве. Через два дня Карач-мурза возвратился в бывшую столицу