"Михаил Дмитриевич Каратеев. Богатыри проснулись ("Русь и орда") " - читать интересную книгу автора

вычитал ему толмач твою грамоту, он враз озверел. Стал кричать, что еще до
зимы обратит Москву во прах и что ты будешь ему ноги целовать. Снял с себя
чувяк и мне сует, - на, говорит, отвези своему князю, чтобы загодя целовать
его наловчился! Я, вестимо, не беру и ему ответствую, что о моем государе
слушать мне такое не подобает. А свой чувяк, говорю, ты, хан, побереги: он
тебе сгодится, когда будешь бежать от Москвы, ибо земля наша для татар
колючая, - коли побежишь босиком, попортишь ножки.
- Так и сказал? - в восхищении воскликнул Дмитрий.
- Так и сказал, государь. Юрий Нелидов да Тимофей Кикин при том были.
- Ну, а Мамай что?
- Он сперва обомлел на миг, а после крикнул страже, чтобы меня схватили
и вели на казнь. Скрутили мне его нукеры руки, а он тогда спрашивает: может,
я еще что сказать имею? Я говорю: сказал тебе такое, ибо не стерпел
поношения своему государю, а больше сказать мне нечего. И ежели у тебя
обычай казнить послов, я готов принять муки и смерть. Ну, тут он чуток
подумал и велел слугам отпустить мои руки. "Вижу, говорит, что ты князю
Дмитрею верный слуга, а я бесстрашных людей люблю. Скоро, говорит, тебе
некому будет служить на Руси, тогда приходи ко мне, - я возьму тебя в службу
и поставлю высоко. Теперь же ворочайся к своему государю, и коли не хочешь
везти ему мой чувяк, - отвезут мои послы, коих отправлю с тобой; им же дам
грамоту для князя Дмитрея".
Ну, наутро выехал я в обрат, и со мною четыре Мамаевых посла: Казибек,
Агиш, Урай и Сеид-Буюк, а при них полета нукеров. К ночи приехали мы на то
место, где оставил я свою сотню. Узревши ее, послы было всполошились, но я
их успокоил, что это-де мои люди и что будут они нам охраной. Повечеряли
дружно и легли спать, только средь ночи велел я своим молодцам всех нукеров
повязать, а послов привести ко мне. Подвели их к костру, и я говорю
Казибеку: давай, князь, Мамаеву грамоту, буду ее читать! Он, вестимо, уже
смекнул, что дело их плохо, не сказал и полслова, - дает. Прочел я, плюнул в
ту грамоту, разорвал ее надвое и подаю
Казибеку: садись, говорю, теперь на коня и вези эти шмотья обратно
Мамаю, скажи ему, что к русскому государю так писать негоже. Да и чувяк не
позабудь ему воротить! С тем он уехал, а других послов и их людей я привез
сюда, - может, ты пожелаешь их о чем расспросить.
- Что же было писано в Мамаевой грамоте? - спросил Дмитрий.
- Да всякая похвальба и хула на тебя, государь. Неохота и повторять.
- Повтори все же.
- Слово в слово я не запомнил, но написал Мамай вроде того, что если
жалеешь ты свою землю и не хочешь, чтобы всю ее вытоптали татарские кони, -
должен выйти ему на-встречь, с покорностью и повиниться, что не способен
править Русью. Тогда он тебя цомилует и пошлет пасти своих верблюдов, а на
Русь поставит другого князя.
- Малого он хочет, - засмеялся Дмитрий. - Что же, навстречу ему я
выйду, только едва ли он тому останется рад. Ну, молодец же ты, Захар
Матвеич, дай еще раз обниму тебя! Спаси тебя Господь за верность и за службу
твою, век того не забуду! Мыслю я, что Мамай теперь так взъярился, что
беспременно пойдет на нас, не ожидая Литву и Рязань. А мне того и надо!
- Он уже идет, княже. Следом за Казибеком послал я тайно из моих людей
сына боярского Михаилу Лялина, наказавши ему высмотреть, что там будет. На
третьем ночлеге он нас догнал и сказал, что в тот самый день, когда