"Сергей Кара-Мурза. Вырвать электроды из нашего мозга" - читать интересную книгу автора

газету, искал изъяны и противоречия. Человек не беззащитен. Да и повезло в
жизни. Трудности не были непереносимыми, а мои грехи были достаточно тяжелы,
чтобы грызла совесть, но не так тяжелы, чтобы она меня сожрала. Боюсь, что
перестройка так легко удалась потому, что у большинства, особенно у
молодежи, совесть была чиста - и душа обленилась.
- Что же Вы такого натворили, если не секрет?
- Это не важно, а то и смешно. А почему раскаяние во внешне малом
проступке предопределяет жизнь - неизвестно. Впрочем, одно событие
поучительно. В школу, тогда мужскую, я пошел после войны. Учительница у нас
была фронтовик, жизнь тяжелая. И бывало, она уходила с урока по делам, а
меня оставляла вести урок, уже в третьем классе. Я и впал в соблазн власти.
Стал наказывать ребят, даже выгонял из класа. Спасибо, друзья меня спасли -
попросили старшеклассников, те как-то догнали меня и измолотили. А потом и
тени вражды не было. Хотя тогда накинулся на друзей: чего ябедничаете! Но ты
же, - говорят - нас совсем замучил. У нас тогда идея права вытекала из
правды. Что и называют тоталитарным мышлением.
- Так что вы с проблемой тоталитаризма столкнулись в детстве?
- Именно - и потом всегда о ней думал. Мало что на свете было так
оболгано и опошлено, как советский тоталитаризм. Повторяют, как попугаи:
это - тот же фашизм. Чушь. Фашизм - тоска одиноких людей, связанных на время
искусственной солидарностью, круговой порукой темных инстинктов и
трагической судьбы "сверхчеловека". Воля к смерти и радикальный
антихристианизм. Наш большевизм, даже в его крайнем варианте Чевенгура, был
ересью православия - ересью "избыточной" (и потому ранящей) любви. Но он
весь был устремлен вперед, к жизни, наполнен оптимизмом. И учил он нас
доброму и высокому, за уши вверх тянул. Мы могли ввести эту ересь в берега,
да не хватило времени - элита выродилась раньше. Но это - особая тема.
- А какие образы нашего тоталитаризма Вы считаете верными?
- Не образы палача. Это - инструмент, он сути не раскрывает (хотя когда
мучают людей, все остальное может показаться неважным). Суть нашего
тоталитаризма, как я его понимаю, поясню образами кино. Назову три образа.
Майор Жеглов ("Место встречи изменить нельзя") - он совершенно правильно был
назван в "Литературной газете" выразителем идеи тоталитаризма. Преподаватель
Криворучко ("Подранки"), который бьет ребенка, а потом плачет. Контуженный
военрук ("Зеркало"), который беззащитен против издевательств маленького
интеллигента, еле ходит, но успевает броситься на подкинутую им учебную
гранату. Интеллигенция не вняла этому откровению Тарковского, сделанному до
перестройки.
- Но все это образы, связанные с войной, с чрезвычайным положением. А
как же выглядел большевизм в благополучное время?
- Похоже, он был к нему не приспособлен и потерпел крах. Мне наш
советский строй напоминает семью, в которой родители прошли очень суровое
детство и тяжело работали всю жизнь. И хотят, чтобы сыночек насладился
радостями жизни. Но не хватает культуры и силы духа воспитать сыночка без
помощи такого стихийного воспитателя, как беда - он вырастает свиньей и в
конце концов выгоняет стариков из дома. Ведь те, кто пережил войну, именно
так воспитали нынешнее молодое поколение. Не может же не понимать про себя
наша молодежь, что все их кожаные куртки и видеомагнитофоны - это кусок
хлеба, вырванный изо рта у стариков. Жалко ужасно этих ребят и девушек,
введенных в соблазн, ждут их большие беды, и вина во многом на моем