"С.Г.Кара-Мурза. Статьи 1998-1999 г." - читать интересную книгу автора

лица ничего не надо ставить, - и без всякого клейма все видно...
И Азия, Азия - солдаты, мальчишки, торг пряниками, халвой, папиросами.
Восточный крик, говор - и какие мерзкие даже и по цвету лица, желтые и
мышиные волосы! У солдат и рабочих, то и дело грохочущих на грузовиках,
морды торжествующие".
И дальше, уже из Одессы: "А сколько лиц бледных, скуластых, с
разительно ассиметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди
русского простонародья, - сколько их, этих атавистических особей, круто
замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая...".
Здесь - представление всего "русского простонародья" как биологически
иного подвида, как не ближнего. Это - извечно необходимое внушение и
самовнушение, снимающее инстинктивный запрет на убийство ближнего,
представителя одного с тобой биологического вида. Скажите, патриоты, это -
не русофобия?
Теперь о патриотизме, который, якобы, был сосредоточен в сословии
Бунина ("белый идеал"). В "Окаянных днях" на каждой странице мы видим одну
страсть - прихода немцев с их порядком и виселицами. А если не немцев, то
хоть каких угодно иностранцев - лишь бы поскорее оккупировали Россию,
загнали обратно в шахты и на барщину поднявшее голову простонародье.
Читаем у Бунина: "В газетах - о начавшемся наступлении немцев. Все
говорят: "Ах, если бы!"... Вчера были у Б. Собралось порядочно народу - и
все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и
Бологое... Слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто-бы идут
спасать нас... Немцы будто-бы не идут, как обычно идут на войне, сражаясь,
завоевывая, а "просто едут по железной дороге" - занимать Петербург... После
вчерашних вечерних известий, что Петербург уже взят немцами, газеты очень
разочаровали... В Петербург будто бы вошел немецкий корпус. Завтра декрет о
денационализации банков... Видел В.В. Горячо поносил союзников: входят в
переговоры с большевиками вместо того, чтобы идти оккупировать Россию" и
т.п.
А вот из Одессы: "Слухи и слухи. Петербург взят финнами... Гинденбург
идет не то на Одессу, не то на Москву... Все-то мы ждем помощи от
кого-нибудь, от чуда, от природы! Вот теперь ходим ежедневно на Николаевский
бульвар: не ушел ли, избави Бог, французский броненосец, который зачем-то
маячит на рейде и при котором все-таки как будто легче".
Читаешь все это и вспоминаешь, как наша патриотическая оппозиция,
представляя белых носителями идеала государственности, поносила советскую
власть, которая в том феврале лихорадочно собирала армию, чтобы дать отпор
немцам. А ведь синеглазый рабочий, воплощающий в записках Бунина враждебный
ему окаянный "красный" идеал, выразил самый нормальный патриотизм, сказав
призывавшим немцев буржуям: "Раньше, чем немцы придут, мы вас всех
перережем".
И еще одно прискорбное свойство антисоветской элиты отразил Бунин -
неспособность признать масштаб революции как разлома всего народа.
Удивительное отличие от его оппонентов из "простонародья". Те, вступая в
разговоры с хозяевами прошлой жизни, предъявляют им обвинение не как
личностям, а как выразителям общественного явления - такие эпизоды проходят
через всю книгу. Бунин же переводит на себя и возмущается - ведь он лично
такой гуманист:
"Встретил на Поварской мальчишку солдата, оборванного, тощего,