"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

Калифорнийского университета. Яша был парень с исключительным талантом. Он
хорошо знал английский и французский - и за два месяца стал прекрасно
говорить по-испански. Не просто говорить, а с блеском. Когда мы уже пробыли
половину срока на тростнике, вдруг приезжает и Яша. То ли ему наше
начальство посоветовало, то ли из любопытства. Стал он у нас пятым в
бригаде. Наш профессор-бригадир относился к нему с отеческой нежностью. Его
просто переполняло счастье, что у него - дипломник из Ленинградского
университета.
Как я уже говорил, на поле мужчины рубят тростник, а женщины его
собирают и укладывают в кучки. Яша попробовал рубить, но недолго - до первой
мозоли. Значит, полчаса. Бригадир ему говорит: Яша, собирай и укладывай
тростник. И стал Яша делать женскую работу. Но не как женщины. Он снял
рубашку, чтобы загорать, и сел в своей соломенной шляпе. Куда дотянется
рука - оттуда берет срубленные стебли. Потом перебирается в другое место и
снова садится. Мне из соседней бригады кричат, с тонкой издевкой: "Эй,
товарич! Не хочешь тоже тростник носить, вместе с Чинитой?". Чинита -
лаборантка с кафедры неорганической химии, симпатичная, с примесью китайской
крови (потому и прозвали Чинита). Я отвечаю: "Вместе с Чинитой - с
удовольствием. Пусть она собирает, а я ее с тростником буду носить".
Любопытно было смотреть на профессора. Он был тучный, рубить ему было
тяжело - а тут его молодой советский компаньеро, приехавший чуть ли не с
крейсера "Аврора", сидит и загорает. Видно было, что чувства в нем
клокочут - но ни разу не сорвался. Выкрикивал какие-то тончайшие намеки,
которые Яша не обязан был понимать. Яша любил поговорить и попрактиковаться
в языке. Идя с поля, он заводил философские беседы с попутчиками, которые к
этому времени уже еле ворочали языком. Я как-то раз шел сзади и вдруг поймал
себя на мысли, что моя рука готовится точным ударом перерубить ему сухожилие
на пятке. Рука уже привыкла рубить, и очень точно, без всякой помощи
головного мозга - и вот как она захотела использовать этот навык. Страшное
дело. Я вспомнил, как на целине Наташа Кузнецова всадила вилы в задницу
одного сачка. Тоже, наверное, сама удивилась своему поступку.
Когда мы притаскивались вечером в барак, все сначала валились на койки
и минут двадцать просто неподвижно лежали, ни о чем другом и думать не
хотелось. А Яша смазывал лицо каким-то ароматным кремом, надевал чистую
рубашку и отправлялся на экскурсию - осматривать местность и быт кубинских
гуахиро. Вслед ему из разных углов барака вполголоса кричали одно обидное
слово. Это - за крем, которым не положено было мазаться мужчине, и вообще.
Весной кубинцы объявили Яшу персоной нон грата. Это был первый случай в
отношении советского человека, поэтому поднялся шум. Профессор пришел ко мне
расстроенный. Я, говорит, в знак протеста решил подать в отставку со всех
своих постов в университете. Я говорю: "Бросьте даже и думать, что за
глупости. Что вы вообще знаете о Яше и о причинах его высылки?". Меня тогда
сильно удивило это странное стремление - протестовать, хотя и самому неясно,
против чего протестуешь.
Пришел ко мне секретарь нашей комсомольской организации: "Напиши Яше
хорошую характеристику, мы будем его перед кубинцами защищать. Консул
велел". А консул был одновременно и куратором от КГБ. Я говорю: "Кто я
такой, чтобы характеристики писать? А если бы и был обязан, то хорошую бы не
написал. Зачем же перед кубинцами в глупое положение становиться? Пусть
потихоньку уезжает, ведь ясно, что что-то накопали". Так и получилось. Пошло