"Н.М.Карамзин. Полный курс русской истории" - читать интересную книгу автора

ли не с целью принять участие во французской революции, чтобы, обогатившись
опытом свержения самодержавия, повторить эту штуку на собственной родине.
Идея совершенно бредовая, но, как показало время, на редкость живучая.
Масонские деньги и до сих поминаются Карамзину его недоброжелателями.
Само собой, никаких масонских денег не было. Карамзин не имел привычки
принимать деньги, которые не заработал. А представить себе молоденького
русского дворянчика без связей в обществе, которого всерьез примут в
Конвенте, - это просто немыслимо. Единственное, что роднило этого юношу с
французскими революционерами, - его отношение к Богу. Карамзин в юности был
деистом, чего не показывал, но и особо не скрывал. Деистом он остался и
позже, но научился прятать свое неверие за общепринятой религиозностью. Для
него свобода совести была сугубо частным делом. Такой вот он был человек.
Но вернемся к 1792 году. Усердные следователи вознамерились арестовать
Карамзина и пустить его по Новиковскому делу. Однако будущий историк
распознал возможную угрозу и попросту заперся на пару лет в деревне, где
усердно работал над литературными произведениями, а потом вернулся в уже
успокоенную Москву и посвятил себя все тем же литературным занятиям и
светским мероприятиям. Пробовал он себя на ниве стихосложения, но, надо
сказать, с этим у него получалось плохо. Карамзин не был поэтом, он сам (к
счастью) понял это годам к тридцати.
С прозой дело обстояло лучше, хотя оказалось, что фантазии (в смысле,
художественного вымысла) он тоже лишен. Недаром в одном из писем он
признавался: "Всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах
пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся
в кабинете для философских мечтаний... Таким образом, скоро бедная муза моя
или пойдет совсем в отставку, или... будет перекладывать в стихи Кантову
метафизику с Платоновой республикой". Разумеется, Кантова метафизика и
Платонова республика, изложенные рифмованным стихом, в конце уходящего века
выглядели бы более чем странно.
Проза Карамзина, его "Бедная Лиза" и "Наталья, боярская дочь", хотя и
шли в струе современной ему словесности, дав новое течение тогдашнего
времени - сентиментализм, все же не были полноценной литературой. Эти
прозаические опыты дали идущим следом молодым литераторам ориентиры, но сами
по себе высокой художественной ценнности не представляли. Хотя, конечно,
русская литература пребывала в том состоянии, что одно только владение
изящным слогом возносило Карамзина на недосягаемые вершины. Но сам он
понимал, чего стоят его литературные опыты. На одном мелодраматическом
эффекте с ненастоящими героями литература не делается. А русским Шекспиром
Карамзин стать не мог. И мало-помалу Николай Михайлович обратился к той
отрасли русской словесности, которая практически в те времена отсутствовала.
В начале нового XIX столетия он все чаще стал публиковать заметки и
рассуждения на историческую тему. Сразу стоит оговориться, что историком в
ученом смысле он, конечно, не был. Но история сама по себе давала тот
колорит, который мог использовать Карамзин-писатель. Работать не с вымыслом,
но с правдой, окрашивая эту правду в привычно-сентиментальные тона, было для
него и удобнее, и приятнее. Пока что это были небольшие статьи.
Между тем в государстве Российском наступили перемены. Сначала умерла
Екатерина, и престол унаследовал Павел, который боготворил масонов и тут же
выпустил из тюрьмы Новикова. За недолгое время заточения в крепости из
активного и живого человека он превратился в ходячего мертвеца: вдруг