"Владимир Кантор. Крепость (Семейный роман)" - читать интересную книгу автора

который раз пораженный, удивленный, насколько Несвицкая меняется в
письмах, так что даже не по себе ему становилось от этой страстности,
нежности, ласковости, самоотдачи. Да и в других случаях Лизина реакция
была порой так неожиданна, что тревожно замирало сердце. Раз в присутствии
Лизы говорили ребята об экзаменах, о репетиторах, о подготовительных
курсах при МГУ, и Сева Подоляк сказал: "Для нас с Петькой одна цель -
поступить в вуз. Я его понимаю, потому что мы похожи". Вдруг Лиза
усмехнулась, перебив: "Высоко берешь". Мол, не тебе с Петей равняться.
Сева смешался, но ничего не ответил, вдруг как-то подобострастно глянув на
Петю.
Никому, кроме Лизы, не рассказывал Петя ни про Яшу, умершего от
дифтерита своего старшего брата, ни про то, что бабушка Роза оказалась
бациллоносителем (это выяснили, взяв у всех мазок из зева), что мать
считала ее виновницей Яшиной смерти, что его, Петю, родители завели спустя
год после своей трагедии, что бабушка на его памяти, не переставая,
полоскала горло разными снадобьями и "посев" теперь был нормальный, что
отца пригласили работать в журнал "Проблемы мира и социализма" и вот уже
полтора года, как родители в Праге, а с бабушкой год назад случился удар,
что на ноги ее кремлевские врачи поставили, но она все еще плоха, как
пушкинская "старая графиня", тяжела и капризна в быту, что родители пока
вернуться не могут, что он оставлен с больной бабушкой, но смотрит за ней,
переехав к ним, его двоюродная сестра. О Лизе он знал много меньше, знал
только, что ее отец - военный инженер, что они долго жили в провинции
(Петя все забывал спросить, где), что в Москву переехали восемь лет назад,
что, как и все переехавшие в Москву провинциалы, Лиза обходила, объездила,
осмотрела в столице много больше, чем это делают коренные москвичи. О
родителях своих Лиза говорила мало, вообще любила накидывать на себя некую
таинственность. Вот и сейчас. "Была больна... Чем больна? При этом в театр
собирается". По телефону Лиза звонила ему редко. У самого Пети был
насморк, и он тоже три дня не ходил в школу.
...Лихорадка не отпускала Петю, и он еще подождал, пока все разошлись,
чтобы одному идти к трамваю. Петя не любил, точнее, испытывал тревожную
неприязнь к школе, зато с охотой оставался дома. К тому же школа втягивала
в себя улицу и уличных, которых Петя робел, а дом отъединял, отгораживал,
дома он был сам по себе и самим собой. Дом был его крепостью.
Он и к Лизе тянулся как к убежищу, в котором мог бы укрыться от
постоянного чувства беззащитности, чувства, что он не такой, как все, и
оттого ему, может быть, плохо. Физика, правда, была убежищем более
надежным. В отличие от свиданий с Лизой свидания с физикой не требовали от
него вечерних прогулок. Наука оправдывала его сидение дома и не мешала ему
"быть на подхвате", помогать Лине. Переехав к ним из-за бабушкиной
болезни, Лина почти не покидала квартиру, к ней приходил - чаще, чем
раньше к отцу, - отцовский приятель, говорун Илья Тимашев. Его было
интересно слушать, и было видно, что он любит, когда Петя его слушает.
Рассуждая, он поглядывал на него, ловя, какое впечатление производит.
Такое внимание к себе Петя опять же связывал со своей физикой. Еще весной
увидел Тимашев, что он читает "Небесную механику" Лапласа, удивился и
спросил: "Разве это современно?" "Не очень-то, - ответил Петя. - Но знать
все равно надо. Некоторые до сих пор называют черные дыры "объектами
Лапласа". Он их открыл". Тимашев тогда отрывисто так вздохнул: "Молодец.