"Григорий Канович. Шелест срубленных деревьев" - читать интересную книгу автора

отборной английской шерсти. От первого солидного заказа, как и от первой
брачной ночи, учил его когда-то несравненный Шая Рабинер, зависит все - либо
позор, либо слава. Неужели ей, Хене, которая вышла замуж не за каменщика и
не за столяра, это еще надо объяснять?.. Неужто она забыла, чем он занимался
до прошлого лета, когда они наконец отделились от родителей и сняли на
заработанные деньги свой собственный угол - две крохотные комнатки и
кухоньку на первом этаже у Капера; кого он день-деньской, не разгибая спины,
обшивал? Да он никакой работой не гнушался, никем не брезговал, перед каждым
благодарно распахивал двери, рад был и староверу-дровосеку из Скаруляя с
разодранной в кабаньей чаще овчиной; и краснодеревщику с мебельной фабрики с
протертыми до дыр портками, которым место на свалке, а не на портновском
столе; и печнику Мейеру с засаленным лапсердаком в руках и вечным вопросом
на высохших, как древний пергамент, устах:
- А жизнь, Шлеймке, ты перелицевать можешь? Мне как раз такой
перелицовщик нужен, чтобы он ее, треклятую, как лапсердак, наизнанку
вывернул.
Шутник был покойник, шутник. Он, Шлейме Канович, охотно выворачивал
наизнанку все что угодно, но жизнь перелицовывать, увы, не умел - ни свою,
ни чужую.
Склоняясь над отрезом кондитера Рафаила Сесицкого, как над священным
свитком Торы, Шлейме до прихода жены не морочил себе голову чепухой, не о
поездках пекся, а наслаждался шитьем и думал о том, удастся ему
когда-нибудь, если, конечно, Господь Бог будет милостив и дарует силу и
умение, хотя бы на собственной жизни, как на поношенных портках, прорехи
залатать. А прорех этих на ней не счесть. Не успеешь одну на заднице
залатать, как уже спереди другая зияет.
Хена улучила момент, когда муж принялся вдевать новую нитку, смочив ее
кончик слюной, и продолжила:
- По-моему, с тех пор, как мы поженились, мы ни разу с тобой никуда не
ездили.
Она не решалась признаться, куда и почему надумала поехать. Скажешь ему
правду, и он взовьется, даже, может, накричит: мол, ишь, как распустилась -
предлагает занятому человеку бросить работу и отправиться Бог знает куда
и зачем. Опять, наверно, наладилась на свидание в тюрьму - к братцу
Шмулику, которого три года не видела. Ну уж туда она Шлейме и калачами не
заманит. Пусть Шмулик и дальше за решеткой без всяких свиданий взнузданный
сидит. Шлейме его нисколько не жалко. Нечего было умнику в эту вонючую
политику лезть. Лучшая политика для каждого еврея - это работа.
Справедливости, баламут, искал? Ничего на белом свете не может быть
справедливее, чем работа. Ни-че-го! От золотаря или гробокопателя и то
больше пользы, чем от самозванного перелицовщика мира и чужих судеб.
Все его доводы Хена знала наперед, наизусть выучила все возражения, но
не теряла надежду в конце концов переубедить упрямца, обхитрить, задобрить,
обезоружить своей любовью, как обезоружила его до женитьбы в ссылке, в
Белоруссии, куда на голод и мытарства царь Николай ни за что ни про что
сослал их семьи во время войны. Был у нее против мужа еще один козырь, чисто
женский, но его она держала в запасе и до поры до времени в ход не пускала.
Наступит срок, и эта тайна сама о себе даст знать.
- Ты опять за свое? - порицая ее намерение навестить арестованного
брата, буркнул Шлейме. - Куда на осень глядя ехать? Зачем? Если ты и меня