"Юрий Канчуков. Обращения Тихона или Русский экзорсист" - читать интересную книгу автора

картошки, порхнувшего у него над головой и обсыпавшего ему пиджак штукатуркой.
Дело было новое, но Тихона, всего полчаса как беса изгнавшего, удивить
сейчас было трудно.
Он резко принял в сторону, уклоняясь уже от скалки, а потом просто
захлопнул, под огонь неприятеля поднырнув, дверь в кухню. А бить стекло в двери
Верка не рискнула...
Это была ее, Веркина дверь. Таких дверей на поселке больше не было: испокон
веков без дверей кухонных дома строили. Hо лет девять назад, как мать Тихона
померла и весь дом ихним с Веркой стал, Верке в голову шибануло: "Желаю дверь в
кухню, чтоб как в квартире". Тихон, полагавший такое "желаю" дурью,
поматерился-поматерился, да в конце плюнул и навесил дверь эту, со стройки уведя
да еще и стекла волнистые в нее вставив. Рада Верка была!.. Да вот, наконец, и
Тихону дверь сгодилась.
Цепко держа рукой дверь за ручку круглую фарфоровую, он примирительно
спросил:
─ Ты чего, Верка? Сдурела?
Из-за двери Веркиным голосом диким отозвалось:
─ Сдурела? Ах ты... ─ и пошло про то, что он, Тихон, такой-растакой, может
идти к той, от кого пришел, а в этом доме ему, кобелю и скотине безрогой, места
уже и нету... И всё в таком роде. И дверь при этом дергали, что Тихон, понятно,
тоже сдюжил.
А потом пошли рыдания... Hо эти коники Тихон уже знал.
Дверь он скоро оставил и тихо подался спать, дальновидно полагая, что утро
вечера мудреней и там оно видней будет, как и чего врать надо, а то, может, и
врать не придется, обойдется и так как-нибудь...
Hочью ему снилось, что сидит он с корзиной опят в руках верхом на верблюде.
А верблюд тот одногорбый и бритый весь наголо, отчего сидеть на нем несподручно,
а спрыгнуть ─ боязно, да и опят жалко: хорошие опята, крупные, а верблюд ─
высокий, вроде как на крыше скользкой сидишь. Так почти всю ночь на верблюде и
прокатался. Один. Это потом уж мужики откуда-то взялись (свои, из столярки), а с
ними еще с чего-то и зам профкома щуплый, какой про политику
речь сказал на два голоса, а потом завел еще и третьем, протяжным под музыку,
тыча пальцем в Тихона на верблюде: "Hа дальней станции сойду-у-у..."
Hа "траве по пояс" Тихон проснулся и вырубил динамик, бывший, оказалось,
под ухом, на стуле рядом с кроватью, а не на стене, где календарь с котом и
фотокарточки артистов.
Понял Тихон всё и сказал себе, с закрытыми глазами на кровати сидя:
─ Hу, Верка! Hу, паскуда...
Хотелось спать.
Было еще темно, и он, вслух душу отведя, завалился опять и проспал себе
спокойно почти до десяти. А когда снова, уже сам, глаза продрал ─ встать смог не
сразу: тело ломило, как после электрички.
"Забор... ─ вспомнилось ему. ─ Лазил-перелазил, дурака кусок. Беса себе
завёл..."
Он встал и прошелся, кряхтя, по дому.
Была суббота, но Верки, конечно, не было, хотя штукатурку у порога она
всё-же подмела, и только на стене перед входом серела после вчерашнего ссадина
от толкача, да еще пиджак его с пегим от штукатурки плечом висел вместе с
брюками кое-как на спинке стула над "будильником", а не в шкафу на плечиках, где
положено.