"Артем Каменистый. Неучтенный фактор" - читать интересную книгу автора

по пути не распугай - выглядишь ты как труп на последней стадии разложения.
Развернувшись, Паша последовал куда-то вдаль, параллельно берегу.
Наверное, ищет очередных девок, которые еще не видели его ягодицепсы. А
может и мужиков - от этого громадного мешка с дерьмом всего можно ожидать.
Подождав, когда качек удалится на безопасное расстояние, Тоха пробормотал
ему вслед несколько очень нехороших слов и неспешно поплелся к морю. Ему
действительно нужна была вода, хоть какая-нибудь - так почему бы и нет?
Босые ноги увязали в по-утреннему прохладном песке, каждый шаг казался
подвигом, а проклятое море будто и не думало приближаться. Тоха уже решил,
что не дойдет до него никогда, как тут под ступнями стало влажно. Еще
несколько шагов, и вода достала ему до пояса, намочив низ рубашки. Тоха
замер, с наслаждением сбросил напряжение в мочевом пузыре. Горячая струя,
попав в ловушку мокрых джинсов, приятным теплом обдала пах. Нагнувшись, Тоха
зачерпнул воды, затем еще и еще. Она оказалась не столько соленой, сколько
неприятно горьковатой. Да и мочи в ней, наверное, хватало. По-хорошему надо
бы отойти от этого оскверненного места - волнения почти нет, ореол
загрязнения вокруг него растворяется далеко не мгновенно. Но Тоха и не думал
отходить - ему было безразлично. Он зачерпывал живительную влагу снова и
снова, не обращая внимания на неприятный вкус и зевак, несмотря на ранний
час оккупировавших пляж. Две какие-то сомнительные парочки с помятыми
физиономиями, ленивые рыбаки с длиннющими спиннингами, пацаны, накачивающие
резиновую лодку. Кто-то смеялся. Наверное, над ним.
Хорошо бы, если б они все сдохли. Сразу. Все. Мгновенно. Немедленно.
Становилось холодно. Июньское море теплое, но стоять в нем подолгу без
движения не получится. Тоха, устало волоча ноги, выбрался на сушу, через
силу сделал несколько неуверенных шагов, рухнул на сухой песок. Все - дальше
он уже никуда не пойдет. Будет валяться здесь. И правильно - идти к
заблеванному коттеджу с вонючими телами Лысого и Олега и двойне вонючим
Пашкой... Не пойдет он. Если подохнет, то подохнет здесь, а не среди
тамошней блевотины.
Но спокойно помереть ему не позволяли:
- Папа, а почему этот дядя лежит в мокрых брюках? - чуть ли не над ухом
мерзко вопросил пронзительный детский голосок неустановленной половой
принадлежности.
Голос папы оказался не менее мерзким - визгливый, неприятно
дребезжащий, действующий на нервы по всей их протяженности:
- Доча - дядя загорает.
- А почему он одетый загорает?
- Ну... чтобы не обгореть.
- А босой почему? Ножки ведь обгорят.
- А у него ножки уже хорошо загорели, и не обгорят. Ты когда загоришь
вся, сможешь весь день на солнышке бегать. А пока что нельзя - только утром
и вечером.
- Папа, а когда приплывут дельфины? Ты обещал дельфинов!
- Скоро доча, скоро. Им надо сперва кашки покушать. Вот сейчас мы с
тобой пройдемся вон до того заборчика, и назад - кушать. Как дельфинчики.
Каждое слово этой парочки отдавалось в голове Тохи забиваемым
раскаленным гвоздем. Выслушивая этот недлинный диалог, он проклял папу и его
отродье раз сорок, остро жалея, что мать малолетнего чудовища не сделала
аборт на раннем сроке. Когда сверлящий голос этой живой рекламы