"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

золото мыть.
Скорее всего Стефан Демин тут же и пожалел, что не сумел себя вовремя,
когда его подмывало сказать эти слова, остановить, ущипнуть за руку. Теперь
уже все лицо его, обтянутое желтовато-смуглой кожей, побелело, а седельце
носа заблестело испариной. Но и сказанного было не вернуть.
С величавой задумчивостью Павел Васильевич Сулин посмотрел на него
своими тусклыми, как слюда, глазами:
- Все равно, кроме дома, некуда ему больше идти. Каждый ручей бежит к
своей речке. И не такому, как Андрей, Колымы бояться. Ну, а если по ошибке и
послали бы золото мыть, все равно на Родине. Потом разберутся. А, может
быть, есть другая дорога? Ты ее, Стефан, знаешь?
На этот вопрос Демину помешал ответить Пират. Все время спокойно лежал
он у ног хозяина, положив на лапы черную морду с подрубленными ушами, а тут
вдруг затрепетал ими, вскочил и серой тенью ринулся в верхний угол сада. За
ним, подхватив ружье и как-то весь избочившись, бросился Демин на одних
носках, легкой и мягкой побежкой. Суглинистая пыль вспорхнула из-под его
ног.
Потом в углу сада загремели один за другим выстрелы, подхваченные эхом
и отраженные водой.
- Пират! Пи-и-рат!.. - донесся яростный, задыхающийся крик Демина.
Должно быть, он гонялся за ребятишками или же за телятами. Сулин
взглянул на Михайлова. Михайлов взглянул на Сулина. Они молча поднялись с
земли и расстались.
Никто не видел, как вскоре после этого из сада, из зеленых, отягощенных
дымчатыми гроздьями кустов, вышла на дорогу женщина с круглой плетеной
корзинкой на согнутой руке. В таких корзинках здесь жены обычно носили
мужьям в бригады харчишки. Но почему же у этой женщины расплескивалось из
непочатого кувшина и проливалось в корзину молоко? Отказался сегодня от
обеда ее муж, что ли? И она совсем не замечала, как молоко сквозь плетеное
дно корзинки белой росой кропило дорогу. Как чем-то неописуемо
взволнованная, она все быстрее шла по дороге к хутору и вскоре уже не шла, а
бежала. Большой платок сбился у нее с головы на шею, и концы его трепетали у
нее за плечами.

* * *

Елена Владимировна встретила Михайлова в коридоре, у лестницы в
мезонин, и по его лицу увидела, что произошло что-то непоправимое. Она
посторонилась, ни о чем не спрашивая и пропуская его наверх.
... Еще никогда не казался Михайлову таким крутым и невыносимо тяжелым
этот подъем - всего одиннадцать ступенек деревянной лестницы. И какой же он
грузный, этот до предела высохший в загоне колючей проволоки человек, как
давит, гнет книзу эта тягостная ноша!
В конце концов он поднял ее на эту последнюю вершину, с которой с такой
ясной отчетливостью видны и Дон, и вся задонская даль, куда в этот
предзакатный час долетает и женская песня из виноградных садов, из Дарьиной
бригады. Ну да, и ее, Дарьи, голос можно угадать в грубовато-мягком созвучии
других голосов - у кого же еще столько в голосе неизрасходованной силы и
ласки? Если бы ты, Дарья, только знала, ты бы сейчас предназначала ее с
песней не кому-нибудь другому, а ему, чтобы он вздрогнул веками и захотел