"Анатолий Калинин. Возврата нет" - читать интересную книгу автора

Во второй раз за это время Сулин сам налил себе вина в кружку из
бутыли, но отпил только половину и отодвинул кружку в сторону. Из почти
исчезнувшего серебристого вороха сибирька он выбрал последние еще пригодные
прутья и, замолчав, не поднимая глаз, сосредоточенно занялся ими, связывая
последний веник.
Затянувшееся молчание прервал Демин.
- Ну и тогда же его расстреляли, Андрея? - спросил он у Сулина.
- Нет, позже, - не поднимая головы, глуховато, неохотно ответил
Сулин. - В горах Норвегии. Туда исключительно отправляли штрафных всех
наций. Специально построили большой лагерь в самой середке гор. Мы его между
собой так лагерем смерти и называли. Оттуда не возвращались. Были там, кроме
наших русских, поляки, сербы, французы и арестованные немецкие коммунисты.
Интернационал. Сперва прорубали и мостили мы в горах дорогу, а потом стали
возить по ней корабельный лес на станцию. Сосны там, в норвежских горах,
растут неподобной вышины и прямые, как свечки. Есть и кедры. Мы орешками с
них - махонькие такие семечки - голод замаривали. По этой же дороге гоняли и
на расстрел, там на двадцать восьмом километре сверток был на глухую тропу.
Если колонну прогнали мимо этого километра - значит, еще живем, а если
остановили - все! И убежать оттуда невозможно было - горы. А кто все же
пробовал, все равно не мог уйти от собак: на месте рвали. Так их, значит,
обучили в Мюнхене, в специальной школе. Там у одного ротенфюрера Карла
черная овчарка была с годовалого теленка, с зелеными глазами. Не чистая
овчарка, а помесь с каким-то австрийским бульдогом, переродок. Кто из
пленных упадет от голода или под бревном, она сейчас же и сигает на него и
клыками за горло. За самую трубку. А хозяин подзовет ее после этого и даст
грудочку рафинаду. Сам тоже здоровющий был, пудов на семь, и круглолицый,
как месяц, а глаза голубые-голубые. Такие, знаете, добрые, хорошие глаза...
Да, если партию останавливали у этого проклятого километра, то это уже
конец. Конечно, рано или поздно каждому на этом двадцать восьмом километре
назначен был поворот, но все же каждый и надеялся, что как-нибудь дотянет до
конца войны. Я же, например, дотянул, а он...
Рывком Сулин взял свою кружку и опрокинул остаток вина себе в рот, а
Михайлов в это время обернулся: ему показалось, что за спиной у него
хрустнула ветка. Он обернулся, рассеянно заглядывая за угол сторожки, возле
которой он сидел, и невольно вздрогнул.
Любава Демина стояла за сторожкой, плотно прижавшись спиной к стене, и
тоже слушала Сулина с расширившимися, горящими на бледном лице глазами.
Через одну руку у нее была перекинута небольшая круглая корзинка, в которой
она принесла мужу в сад харчи, а другую руку она плотно прижала к кофточке
на груди.
Михайлов уже хотел поставить Демина в известность, что пришла его жена,
принесла ему обед, но Любава прижала палец к губам, призывая его к молчанию.
И взгляд ее глаз был так умоляющ, что он, внутренне недоумевая, не решился
отказать ей в этой немой просьбе. Вероятно, были у нее какие-то основания не
открывать сейчас своего присутствия мужу. И все остальное время, пока
заканчивал свой рассказ Сулин, нехорошее чувство раздвоенности испытывал
Михайлов, один зная о том, что здесь и еще слушатель, в то время как об этом
не подозревали остальные. Правда, знал еще Пират, но он спокойно лежал на
своем месте, положив умную морду на вытянутые широкие лапы, и лишь изредка,
поглядывая за угол сторожки, начинал постукивать хвостом по земле.