"Н.Кальма. Капитан Большое сердце" - читать интересную книгу автора

Старик, - кажется, я сегодня не в голосе.
И Свитман жеманно повел плечами - точь-в-точь как Китти Лоне на сцене
"Пикадилли-театр".
Все покатились со смеху и захлопали одеревенелыми, просоленными
ладонями.
- В самом деле, дайте ему виски, - сказал, улыбаясь, тот, кого звали
Стариком. - Такому знаменитому певцу это не повредит.
Тонг Синг с безукоризненностью официанта с Пятой авеню подал на подносе
стакан подогретого виски, и Свитман немного хриплым, но сильным баритоном
запел сентиментальную песенку об Элле Ри.
Инженер экспедиции Мельвилль зашел в каюту за табаком и услыхал, как
что-то поет и жужжит словно пчела: вибрировала диафрагма в телефоне Белла.
Это указывало на электрический шторм, и инженер поспешно вышел на палубу.
Ветер сильно и жгуче бил из темноты в лицо, раздувал и леденил бороду,
пронизывал жесточайшим холодом. Небо было чистое, в крупных, ярких звездах.
Мельвилль попробовал сделать несколько шагов по палубе, но у самой
двери наткнулся на сугроб. Обледенелые снасти блестели в темноте, как мишура
на елке. У Мельвилля начало мерзнуть лицо. Он попытался раскурить трубку, но
на ветру это не удалось, и он вернулся в рубку. Там продолжали веселиться и
дурачиться напропалую.
Охотник-чукча Анегин пел на родном языке песню и показывал пляску
шаманов - торжественную и нелепую. Потом Джон Коль очень бойко сплясал
матросский танец, и в такт его деревянным башмакам все дружно хлопали.
Вдруг раздался знакомый тренькающий звук: в честь уходящего старого
года пробило восемь склянок.
- С Новым годом! С новым счастьем! Ура! - закричали моряки.
И снова пробило восемь склянок - на этот раз отмечая приход нового,
1881 года. И с последней склянкой со своего места поднялся тот, кого звали,
как принято в американском флоте, "Старик".
Это был человек лет тридцати шести, с длинным спокойным лицом, светлыми
смеющимися глазами и пушистыми усами, скрывающими твердый, энергичный рот.
Из-под его военного кителя высовывался ослепительно белый воротничок, и во
всей его фигуре - сухой, мускулистой, поджарой - чувствовалась та
подтянутость и щеголеватая точность, которая свойственна военным морякам.
- Итак, мы расстаемся с прошлым годом и вступаем в новый, - сказал он,
поправляя пенсне и оглядывая людей с понимающей и немного печальной
усмешкой. - Как и всё в жизни, наше плавание можно разбить на два периода:
на то, что уже произошло, и на то, что еще предстоит. Мы прошли ряд
испытаний, и много раз нам угрожала опасность: мы подвергались и сжатию, и
толчкам, и, если бы борта корабля не были так же стойки, как сердца
находящихся на нем моряков, корабль давно был бы разбит. Мы еще не сдались
и, как и раньше, готовы на все. За последние шестнадцать месяцев наш дрейф
составил тысячу триста миль; этого вполне было бы достаточно, если считать
по прямой линии, для того чтобы достигнуть полюса. Мы же фактически
находимся в двухстах двадцати милях к северо-западу от того места, где мы
впервые вмерзли в лед.
Мы здоровы и встречаем Новый год с твердой надеждой, что нам удастся
выполнить нечто достойное нашего предприятия и флага, который развевается
над кораблем. Если нам удастся вернуться домой, то каждый вправе будет
сказать с гордостью: "И я был участником американской арктической экспедиции