"Анна Иосифовна Кальма (Н.Кальма). Заколдованная рубашка (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

которой столько мечталось с месье Эвианом и столько говорилось на
студенческих сходках. Как некстати сейчас этот разговор с отцом! И,
конечно, разговор не из легких. Отец, как всегда, постарается вначале
говорить строго логично и сдержанно, а потом, опять-таки как всегда, не
выдержит, сорвется, начнет раздражаться, кричать.
Отношения портятся с каждым днем, с каждой встречей генерала с сыном.
Еще на прошлой неделе был скандал, когда генерал заговорил об
университете, о том, что там внушают юношам "вольные мысли" и доведут этим
вольнодумством их всех, в том числе и Александра, до каторги. Александр
тогда что-то возразил отцу - и пошел дым коромыслом! Вот и сегодня,
конечно, отец будет злиться, кричать, особенно если Герасим насплетничал
про деревенского ходока.
Александр думал об этом и уже заранее чувствовал раздражение.
Отражаясь в зеркалах, он шел по высоким парадным комнатам. Вдоль стен
выстроились в холодном казенном порядке стулья с твердыми атласными
подушками. То и дело навстречу Александру попадались слуги с озабоченными
лицами: в доме шла предпраздничная уборка. Сильно пахло скипидаром и
воском, в большой зале двое дворовых натирали паркет и елозили по полу.
Младший лакей Николай, стоя на стремянке, проверял фитили ламп и бра,
вставлял свечи и протирал ламповые колпаки. В буфетной командовал Герасим:
под его присмотром чистили серебро и мыли хрусталь - дом готовился к
завтрашним новогодним визитерам. Герасим угрюмо поклонился Александру.
"Уже успел донести о Никифоре, негодяй!" - чуть не сказал вслух
Александр, с гневом косясь на рябое лицо своего давнего врага.
Генерал был в своем кабинете.
Все в этой угрюмой громадной комнате было под стать хозяину:
холодное, тяжелое, казенное. Широкий, как военный плац, письменный стол,
кресла с жесткими спинками - ни облокотиться вольно, ни раскинуться, ни
прикорнуть уютно. Массивная бронзовая лампа на мраморной колонке, в
золоченой раме - портрет покойного царя Николая I с красивым и бездушным
лицом, - все было до мелочей знакомо Александру, все вызывало в нем
враждебность и, как в детстве, холодок страха, ползущий по спине.
Генерал сидел - очень прямой и чопорный - у стола. Александр успел
заметить, что отец уже в мундире с эполетами и золотым шитьем на воротнике
и обшлагах. У шеи - владимирский крест, на груди - звезда святой Анны -
стало быть, генерал собирается выезжать. Молодой простоватый лакей Антон,
недавно взятый из деревни, стоял перед генералом навытяжку.
Александр увидел, что парень дрожит с головы до ног.
- Ты что же, скотина, уморить меня замыслил? - тихим голосом
спрашивал его генерал. - Почему вьюшку закрыл? Хочешь угаром удушить? Ты
это задумал, животное?
- Только сей секунд закрыл-с, барин, - залепетал было Антон.
- Молчать, мерзавец! И сколько говорено было, чтоб не смели меня
барином называть! Ваше превосходительство я, понял, дубина?
- Так точно-с! - шептал Антон.
Генерал неторопливо написал что-то на клочке бумаги, присыпал
написанное песком из песочницы, протянул Антону:
- Отнесешь утром второго января квартальному. Скажешь, что генерал
приказал дать тебе розог.
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - опять еле слышно прошептал