"Борис Кагарлицкий. Марксизм: не рекомендовано для обучения" - читать интересную книгу автора

которых дружно заговорила пресса, было лишь частным случаем общемирового
процесса.
Возникает и новый спрос на марксизм. Но теории надо учиться. А
советские учебники безнадежно устарели. И дело не только в том, что они
игнорировали все достижения западноевропейской левой мысли, что в них
абсолютно не были отражены теоретические поиски латиноамериканских
интеллектуалов. Дело даже не в том, что проблемы, связанные с
информационными технологиями, по вполне понятным причинам не могут
затрагиваться в книгах, написанных за два десятилетия до того, как эти
технологии стали массово применяться. Даже ведя речь о классическом
марксизме, о работах Маркса, Ленина или Плеханова, эти учебники в лучшем
случае сообщают лишь половину нужной информации. Наследие молодого Маркса и
поиски его последних лет отодвинуты в тень. Оппоненты Ленина лишены голоса,
а сам Ленин превращается в какую-то картонную куклу, изрекающую политические
банальности. К величайшему счастью, исторический Ленин был совершенно не
таков.
Итак, нужен новый курс. Своего рода введение в марксистскую теорию.
Спрос рождает предложение. Как сказали бы в советские времена, "по
многочисленным просьбам трудящихся" я взялся писать эту книгу.
Разумеется, если кто-то надеется найти в данной книге "весь" марксизм,
он будет жестоко разочарован. Я далек от мысли, будто публикация одним
автором одной работы - тем более серии очерков - удовлетворит теоретический
голод, испытываемый целым обществом. Тем более что мои возможности
ограниченны. В конце концов, я не философ и даже не экономист. Каждый должен
писать о том, в чем разбирается. Потому основное внимание уделено именно
социальной и политической теории и гораздо меньше - экономическим и
философским дискуссиям в марксизме. С другой стороны, политэкономия
капитализма, изложенная в советских учебниках, достаточно точно и
добросовестно воспроизводит по крайней мере взгляды самого Карла Маркса. То
же можно сказать и про многие советские работы по теории диалектического
материализма. И это неудивительно. Чем дальше находился тот или иной сегмент
теории от политической и социальной практики, тем меньшему искажению и
бюрократическому давлению он подвергался. Общие вопросы диалектики природы
можно было изучать, не вступая в особые противоречия с представителями
партийной номенклатуры, которым по большому счету было наплевать и на
диалектику, и на природу. Основные проблемы, связанные с теорией прибавочной
стоимости в капиталистическом обществе, были для начальства не слишком
понятны и не особенно интересны. Авторы книг и учебных пособий получали в
таких случаях изрядную долю свободы, которой они умело пользовались.
Совсем иначе обстояло дело, когда нашим обществоведам приходилось
затрагивать вопросы политической, социальной и культурной организации
общества, особенно - своего собственного, советского. Тут дискуссии
заканчивались, а неправильно сформулированный тезис и даже неуместно
приведенная цитата могли обернуться серьезными неприятностями. Остается лишь
восхититься той небольшой частью советских обществоведов, которые в подобных
условиях сохраняли ясность марксистского сознания и трезвость теоретической
мысли. Благодаря им даже в унылые 1970-е годы, когда преследовалось каждое
проявление оригинального мышления в любой сфере общественной жизни, не
приходится говорить ни о полной смерти марксистской традиции, ни о тотальном
торжестве единомыслия в нашей стране.