"Александр Кабаков. Весна-лето" - читать интересную книгу автора

корабельный радист, вот и вся профессия. Диплом нужен, диплом, а то
выпрут со станции - и конец...

За воротами, миновав будку охранника, который ему кивнул и даже
подмигнул - мол, опять без мотоцикла, значит, вечером по пиву, как-то
они потрепались немного с этим немцем, - он поднялся на низкое
крыльцо, прошел мимо еще одного охранника, не останавливаясь,
поскольку тот проверял только сумки, - и тут из-за стеклянной двери
ему замахал Глебка из украинской службы, выскочил навстречу:

- Слухай, тоби до дому потрибно зараз, понял? Ютта зазвонила,
шось с хлопчиком, не зна шо...

- Шо таке? - От неожиданности и с перепугу Юра тоже перешел на
мову, хотя они с Глебом обычно говорили по-русски, на чем и
сдружились: и хохлы нечистопородные, и в москали не вышли,
харьковчане. - Шо зробылось?

- Я знаю? - Глеб пожал плечами. - Давай зараз твоим у сэрвиси
пиду скажу, а ты в такси да ехай...

Юра выскочил за ворота, на счастье, тут же тормознул такси. Пока
ехал, в уме мелькало, повторяясь, Юра унд Ютта... Юра унд Ютта... Едва
ли не первые слова по-немецки, которые он услышал. Они ехали в ночном
грязноватом поезде, в соседнем купе турки громко спорили за картами.
"Юрик?" - не поняла она его харьковского имени. "О, Юра, я, я... - И
несколько раз повторила: - Юра унд Ютта, Юра унд Ютта". И вдруг
погладила его по голове - сразу, в мгновенье, став и матерью, и женой,
и сестренкой, и любовницей - хотя еще месяц гуляли вечерами по
Кауфингерштрассе, держась за ручки и даже не целуясь... А теперь не
было дня, чтобы хоть раз он не подумал: лучшей семьи, чем эта немка на
десять лет старше и ее тринадцатилетний пацан, для него, харьковского
хулигана - "ракла", да еще и еврея, только здесь, не в России,
ставшего "русским", - лучшей семьи не могло быть, хоть бы всю жизнь
искал...

Он со второго раза попал ключом, и широко распахнул дверь, и
крикнул: "Ютхен... Ютта...", и тут же заткнулся, почувствовав словно
давно ожидаемое: ствол, прижатый к спине, к пояснице, к почкам...

- Не гаркай, - сказали ему сзади, - охолони, хлопец.

3

День брал резко с утра, небо прояснялось часам к одиннадцати,
солнце шпарило над Пушкинской, над средоточием новой жизни - между
рекламой "кока-колы" на доме, где еще помнилась стоявшая на ротонде
имперская каменная девушка, и мавзолейной очередью в "Макдональдс",
котлетный остров свободы на месте еще вчерашней хулиганско-фарцовочной
"Лиры". Над шизоидной тусовкой у полусгоревшей газеты, над подземным