"Александр Кабаков. Весна-лето" - читать интересную книгу автора

Цюрихом, Квебек, Мюнхен, Париж...

На Майорке, на богатом пляже Форментор, где бродят по сверкающему
белому песку богатые немки, шведки и американки с лицами
тридцатилетних, подтянутыми титьками на хорошие сорок и узловатыми
коленями, выдающими настоящие шестьдесят, он пристроился. Носил за
такой красавицей шезлонги и полотенца, натирал ее сухую и тонкую,
сплошь в рыжих веснушках кожу английским кремом, кидал в воде огромный
мяч, приносил пол-литровые серые банки пива "Хенингер", которое она
пила, чередуя с вином, как франкфуртский вокзальный алкаш. Бродил по
пляжу в длинных и широких шортах, выцветшие добела волосы были собраны
сзади в косицу, в левом ухе болталась серьга - все, как положено
здешнему жиголо. А вечером надевал черный шелковый пиджак, подвертывал
рукава - бабам очень нравилась эта мода, открывающая мощь волосатых
рук, на правом запястье брякал браслет, на левом - два, цепочки
блестели на шее, выделяясь на красно-бурой коже вечно загорелого
блондина... И шли танцевать, он плотно прижимал мягкий живот и туго
упакованную грудь, прижавшись, крутили задницами под суперхит сезона,
гремящий круглые сутки по всему миру. Потом он гладил как бы ничем не
наполненную кожу, двигающуюся под руками, словно шелковистый
полупустой пакетик из супермаркета, более или менее профессионально
стонал, воспроизводя страсть и бдительно следя, чтобы она, взревев, не
вцепилась ногтями, - потом же сама будет на пляже смущаться - и,
переждав минуту-другую после того, как она кончала орать и дергаться,
бурно демонстрировал собственные судороги. Через полчаса, приняв душ в
ванной, жарко блистающей медными кранами и черным кафелем, выпив
стаканчик "Гленфиддиша", дивного виски, которым, с учетом его вкусов,
всегда был полон бар в номере, он целовал усталую старушку, наивно
делавшую вид, что уснула, садился в приличненький "остин", подаренный
ее предшественницей, совершенно потрясенной русской мощью и размахом,
- и ехал к Юльке.

Тогда они жили в Пойенсе, вскрыв брошенный каменный сарай на
запущенном винограднике. Юлька возвращалась иногда чуть раньше его,
иногда на рассвете, с дороги раздавался рев тормозящего БМВ или
"сааба", хамски громкий немецкий или шведский гогот - и она
появлялась, на ходу стягивая черную блестящую юбчонку и развязывая
золотистую косынку, которой обматывала минимум верхней части тела,
швыряла эту свою ночную спецовку на стоящий посреди сарая резной ларь,
притараненный Сергеем с придорожной свалки, и через десять минут они
оба уже хрипели в смертельной, на истребление, войне, начавшейся еще в
Париже, да так и не кончающейся. Тонкими, но удивительно сильными
ногами она упиралась ему в грудь и шипела: "No... You can't do
something... You can't... no... oh... yes, yes, yes... do it... fuck
me, you, Russian bastard, do try..."

Оба побаивались эйдса<$FAIDS - СПИД (англ.). (Пpимеч. pед.)>, но
делали, что могли: она - ртом, не давая опомниться изумленному баварцу
или фламандцу и вытащить из памяти все остальные картинки в детстве
изученных руководств, а он - старательно организуя ситуацию, в которой