"Денис Журлаков. love story" - читать интересную книгу автора

до этого и ему стало больно. Женщина испугалась. Этот маленький мальчик,
эта серая мышка, это... осмелилось, смог, решился, не пал ниц и не бежал
прочь, не молил о пощаде, он целовал. Москва отстранилась и вдруг поняла,
что любит. Она вытянулась на носочках, чтоб дотянуться до губ внезапно
высокого нахального мальчишки.
- Как тебя зовут? - спросила она.
- Петербург. - ответил он и запнулся, слишком уж официально вышло.
- Питер.
- Тебе больше подошло что-нибудь более русское и современное,
Петроград, к примеру. Впрочем, Питер это тоже хорошо.
Потом он совершил святотатство. Увидел на красивой могиле два
невероятных ландыша, подхватил один из них и подарил своей возлюбленной.
Оставшийся без пары цветок, лежащий на свежем, взрыхленном грунте, стал
мерзнуть, заплакал и умер. Зато из первого, в искупление, Москва сплела
прелестный венок сонетов и прицепила его на березовую веточку. Дерево
в благодарность расцвело и начало кланяться своей богине. Влюбленные
спустились с Пулковских высот, шагая по камням, и пошли к месту, где Hева
впадала в Финский залив и белые иноземные пароходы с высокими синими
полосами ватерлиний на бортах гудели им из своих труб, и где-то на другом
берегу чухонцы устроили на радостях салют.
Они стали жить вместе. Рано утром Питер поднимался с кровати и шел
на закованное в рассыпающийся панцирь озеро спасать людей, которые совсем
в этом не нуждались. Возвращаясь, иногда он приносил пригоршню корюшки
и в доме пахло огурцами. Москва просыпалась в полдень, с ударом
Петропавловской пушки и к приходу любимого всегда была свежей и красивой.
Он смотрел в темные зеркала глаз, иногда становящиеся зелеными, кошачьими,
и видел, что Москва страдает. Ей нужны были громкие барабаны, петарды
и фальшфейеры, ей хотелось ослеплять и властвовать, ее манили
головокружительные венские вальсы. Единственным же танцем, который знал
Петербург, была мазурка, и все нелепые па облаченного в облегающие костюмы
с оборками на рукавах мальчика казались на фоне Москвы смешными. Питер
походил скорее на пажа, приставленного к королеве. А Москва королевой
не была, точнее не только ей. Бедный юноша вообще путался, не поспевал
за изменениями. Она становилась то быстрой развратной змеей, самой первой
соблазнительницей Адама, проползающей в душу и жалящей там, то светлым
невинным ангелом, которому только крылышек, белесых кудрей и небольшой
арфы недоставало. Иногда Москва делалась грозной воительницей, отчаянной
смуглой скифкой или татаромонголкой, вихрем мчалась по болотам на диком
необъезженном жеребце невнятной масти, избегала проезжать христианские
церкви, и окрестные дремучие племена - вепсы и чудь, выстраиваясь,
смотрели на ее забавы и снимали шапки. Питер удивлялся, сколько всего
может таиться в этом создании и, поклоняясь, именовал женщину "своею
сто лицею богиней"... У Москвы действительно было не меньше ста лиц.
Даже полная тысяча.
Прошла неделя (та неделя, что стоит года) со дня их первой
встречи, и Москва затосковала совсем. Питер тоже сник, он уходил из дома
затемно и бесцельно бродил по лесам и замерзшим болотам, выискивая под
сугробами несобранную за лето морошку. В один день он нашел в занесенном
снежной грязью кювете мертвую девушку из малоземельных крестьян. Она
замерзла. Девушке было около шестнадцати, и на ее шее был повязан алый как