"Андрей Юдин. Чиж: Рожден, чтобы играть " - читать интересную книгу автора

свои отношения с братом и его тусовкой Чиж называет "нормальными,
пацанскими". "Вовка и его друзья были хипаны, в хорошем смысле этого
слова, - вспоминал он. - И так случилось, что я с детства просто пропитался
этими идеями. И до сих пор я чувствую, что у меня и в музыке происходит
такой настрой, как я себе представляю, который был среди молодежи где-нибудь
у них во времена Вудстока. Мир, дружба, любовь".
Впрочем, "хипаны" были для Дзержинска достаточно условным понятием.
Настоящим "flower's generation", пресловутой "Системой", были "продвинутые"
дети больших городов - таких, как Москва, Ленинград или Рига. Ведь даже,
чтобы хипповать "по правилам", надо было эти правила знать. Андрей
Макаревич, вспоминая нашествие хиппанского духа в начале 1970-х, рассказывал
о статье "Хождение в Хиппляндию", появившейся в журнале "Вокруг света": "Это
был рассказ, как репортер ходит по Сан-Франциско с одним несчастным
американским отцом, который ищет среди хиппи свою дочь. Во время этих
хождений журналист встречается с разными хиппи, и те излагают ему свою
программу. Мы не только читали и перечитывали ту статью, но и выписывали из
нее цитаты".
Копировать внешнюю сторону хиппанства было не так уж и сложно - вскоре
на улицах советских городов появились волосатые люди с
ленточками-"хайратниками", холщовыми сумками и плетеными феньками, в бусах и
клешах с вышивкой. Соответствовать философии хиппи оказалось куда трудней.
"Для истинных хиппи главным было находиться там, где им хотелось, и делать
то, что приносит кайф. Остальное не имело значения", - вспоминал джазовый
саксофонист Алексей Козлов, столкнувшийся в 70-х с нравами московских "детей
цветов".
Но друзья брата, суровые рабочие парни, не могли следовать девизу "Turn
on, tune in, drop out!" ("Включайся, настраивайся и отпадай!"). В
особенности последней его части, которая призывала "забить болт" на учебу с
работой и погрузиться в изучение своей Внутренней Вселенной, глотая сахарные
кубики с LSD и затягиваясь косяками с марихуаной. Вне своей музыкантской
тусовки Владимир Чиграков и его приятели вели обычную жизнь - вкалывали на
заводах, копали огород для тещи, добывали колбасу и молоко для детей. Их не
трогали такие заумные вещи как "свободные коммуны" и постулаты дзен-буддизма
(исключение составляла только "сексуальная революция"). Даже их длинные
волосы были частью моды, общим представлением о том, как должен выглядеть
музыкант.
- Появись в Дзержинске настоящий, "олдовый" хиппи, - говорит Чиж, -
его, может быть, и не закидали бы камнями - юродивых не бьют, - но для
начала непременно бы поинтересовались: "Парень, а ты откуда? С какой улицы
пришел, браток?..".
Неискушенность провинциалов (столичные хиппи называли их
"кантрушниками", деревенщиной) была поразительна. Например, они искренне
считали, что "трава" - это просто плохие папиросы, табак пополам с лебедой.
Все виды наркоты им успешно заменяли самогон, портвейн и пиво. Вместо
американизмов, которые приходили из Москвы ("флэт", "шузы", "сейшн"),
компания брата пользовалась своим, ныне напрочь забытым сленгом: "верзать",
"сурлять", "берлять", "лабать". Даже старая хипанская фишка - целоваться при
встрече с добрыми знакомыми - появилась у Чижа много позже: "В Дзержинске в
то время, если с кем-то поцелуешься, могли и в жбан закатить".
Если Чиж и ощущал себя хипаном, то глубоко внутри: "Я даже не знал, как