"Мор Йокаи. Сыновья человека с каменным сердцем" - читать интересную книгу автора

терпит и это.
Затем люди начинают пахать почву, сеять рожь; крак позволяет им пахать
и бороновать; а когда они разводят огонь, самое большое, что может позволить
себе крак, это - подумать про себя: "Как неудобно, что я не могу даже
почесать себе спину".
Поселенцы все лучше и лучше чувствуют себя на новом острове, они роют
колодцы и радуются, когда вместо воды из скважин бьет жир. Крак даже
разрешает откачивать свой жир насосом - ведь жира у него достаточно.
Люди возводят на богатом острове скалы, устанавливают таможенные
пошлины, создают полицию, а порою даже учреждают акционерные кампании. И вот
они уже терзают живое мясо крака; тогда он внезапно соображает, что дело тут
нешуточное, и стремительно погружается на дно океана. А с ним вместе - и
птица, и человек, и корабль, и склад, и акционерная камлания...
Так и поступил крак в середине марта 1848 года.

Наступило тринадцатое марта - день народного восстания в Вене.
...Не закрывай книгу, мой нетерпеливый читатель! Я не поведу тебя на
улицу, не буду показывать развороченную мостовую, построенные наспех
баррикады, не заставлю тебя сопровождать по переулкам первого раненого,
этого первого мученика свободы, окровавленного и бледного как полотно,
которого товарищи несут на плечах через город, чтобы его видел весь народ;
пет, мы станем наблюдать за происходящим из тихого и безопасного места, и
пас не настигнет никакая беда.
Дом Планкенхорст в эти дни был полон обычных гостей; только вместо
звуков рояля и французской речи в комнатах слышались доносившиеся с улицы
крики толпы н далекая ружейная пальба.
Бледны были лица господ, а их тревожно бегающий взгляд как бы вопрошал:
"Что там происходит?"
Народ почуял аромат свободы!
Случилось то, что спящий гигант лишь слегка поднял свои вежды, и мир со
всеми его "великими" людишками содрогнулся. Что за наваждение!
Вот почему надменные господа явились сегодня в дом Планкенхорст без
орденов, а их сиятельные супруги - без драгоценностей, вот почему гости то и
дело вставали, снова садились, нервно расхаживали по комнатам, с тревогой
поглядывали на окна, прислушивались к уличному шуму и вполголоса спрашивали
друг друга: "Чем кончится этот день?"
Близился вечер; комнаты и залы постепенно окутывал полумрак, но никому
из собравшихся даже в голову не приходило зажечь лампу; от гула орудийной
стрельбы дрожали стекла. Каждый новый гость, прибывавший во дворец, приносил
все более панические вести.
Высокий и статный интендант, прежде державшийся в обществе так, словно
он был по меньшей мере генералом, теперь разговаривал робким шепотом и даже
сбрил свои роскошные бакенбарды, чтобы меньше походить на военного; толстый
советник медицины забился в угол и, сидя па краешке стула, неподвижно глядел
перед собой, вздрагивая при каждом стуке в дверь. Наконец он отважился
спуститься в вестибюль, чтобы узнать новости, по через минуту возвратился,
заявив, что там, мол, очень опасно.
Но вот в зале появилось новое лицо: это пришел личный секретарь
полицей-директора. Сама одежда его свидетельствовала о том, что дела в
городе идут неважно Вместо парадного платья на нем болталась драная блуза,