"Борис Степанович Житков. Утопленник (детск.)" - читать интересную книгу автора

- Послал господь!

Мы вышли с Федей.
- Ну и мамаша, - говорю, - у тебя: коловорот!
- Да не покрепче вашего папаши будет. Тот раз думал: порешат они меня
подсвечником. Как ноги только унес!
- Слушай, Федор. Ну их, с родителями! Давай сами поладим. Возьми ты у
мамаши своей, что она там, голову сахару, что ли, или мыло -
"благодарность", одним словом, и занеси ты ее, благодарность эту,
куда-нибудь к чертям в болото. Ну, старухам в богадельню какую-нибудь. Или
хочешь: продай да пропей. Понял? И квиты.
Я зашагал, Федя за мной.
- Никак этого невозможно. Как же я перед мамашей-то солгу? Видали сами:
они на три аршина в землю видят, мамаша. Обманите, если умеете, вы своего
родителя, скажите: вроде купили.
- Иди ты! - и я выругался. - И чтоб тебя не видал никогда. Сунься ты к
нам в гавань, - вот истинный бог, скажу ребятам, они тебе нос утрут в лучшем
виде.
Федя все что-то говорил, но я шагал во весь мах и повторял:
- Чтоб и ноги твоей... и духу твоего! Чтоб ни под окном, ни у ворот!..
Я завернул в какой-то двор. Федя отстал. Я выждал минут десять - и
домой.
Дома я матери рассказал, что нет никакого сладу с утопленником, что у
него мамаша объявилась и чуть меня эта мамаша в самоваре не сварила, что
если эта мамаша сохнет, то пусть она в порошок рассыплется - не чихну; туда
ей, выжиге, и дорога.
Я долго ругался и махал руками.
Мать сказала мне, что не надо дураком быть, но я не дал ей больше
говорить, а стал кричать, что у Пантюшки уже вся стенка в объявлениях: "Чай
Высоцкого" и "Лучшая питательная овсянка "Геркулес" - и что от чернослива
его скоро наизнанку вывернет.
Но мать махнула рукой и вышла из комнаты.

Однако же Федьку-утопленника, видно, проняло: вот уже две недели, а его
как ветром сдуло. Пантюшка пробовал узнавать, где утопленник квартирует или
в каком лабазе приказчиком. То-то, ага!
Но "ага" вышло вот какое. Собирался как-то отец на службу. Стоит в
прихожей, чистится щеткой. Тут звонок. Я выхожу, а отец уж двери открыл,
смотрю: батюшки! Федора мамаша. Желтая, злая. Так в отца глазами и
вцепилась. Черная шерстяная шаль на ней и вся, как в крови, в красных
букетах. И под платком что-то оттопыривается: прямо будто с топором пришла и
сейчас кого первого по головке тяпнет. У меня душа в пятки.
Отец:
- Вам кого?
А эта глазами с отца на меня.
- Да уж кто поправославней, того бы мне.
- А здесь не святейший синод, сударыня, - и вижу: отец шагнул к ней со
щеткой.
Тут, слышу, мать быстренько каблучками стукает - и сразу из дверей.
- Это ко мне. Проходите, пожалуйста.