"Борис Степанович Житков. Волы (детск.)" - читать интересную книгу автора

(что помоложе) пробежал, балансируя, по доске. Он засунул руки в карманы,
притопнул было ногой, но Герман вынырнул из-под волов и прикрикнул на
товарища. Генрих как мальчишка сконфузился и степенно пошел по доске. Я
продул паром рулевую машину. Смолинский на баке распоряжался подъемом якоря.
Кочегар не мог на ходу включить барабан, боялся сунуть руку, что ли! Было,
правда, темно. Лобачев спокойно вполголоса сказал Ивану Васильичу:
- Что же якорь-то?
Иван Васильич рявкнул:
- Да вира якорь!
Смолинский отодвинул кочегара и сунул руку, ага! Сразу взяло, и
завизжала цепь. Но в сумерках видно было, как Смолинский затряс рукой: так
трясут только от страшной боли, от ожога.
Нет, чего Иван Васильич ворчит в самом деле? Отлично стоят волы, хорошо
погрузили. Вон люди шутят про доску, что "мост на быках". И волы покойны, и
море как масло; как по асфальту выкатывается наш пароход мимо тихого
зеленого огонька в воротах порта. Действительно, к чему эта горячка, ругань?
Достойное спокойствие - это вот настоящий капитан.
Все отлично. Только вот с этим камнем у меня немножко неловко вышло, и
эта девчонка. Чтоб ей!..
Я стоял на руле, осторожно перебирал рукоятки парового штурвала и
слушал, как зло топал Иван Васильич над моей головой по мостику. Мы взяли
курс на Севастополь. Через шестнадцать часов мы будем там. Я сменился, лег
на койку и сквозь подушку слышал, как мерно урчит машина в брюхе судна. Я
сказал: "А чтоб ей!.." (это девчонке) и стал засыпать. Сквозь сон слышал,
как вошел в кубрик Смолинский и старик Зуев сказал:
- Это если б на берегу, то я траву такую знаю, ее надо прикладать, и
тогда всякая рана присохнет как на собаке.
И вдруг я услышал голос Германа. Он круто сказал по-немецки:
- Зер шлехт!
Я привскочил: мне с верхней моей койки видно было: Герман держал руку
Смолинского и разглядывал окровавленный палец у лампы. Все кругом молчали и
сипло дышали. Зуев отошел, кинул окурок на палубу, крепко тер его ногой.
- Было б на берегу... - начал снова Зуев.
- Зер, зер шлехт, - сказал еще раз Герман. Он рвал чистый платок,
обматывал палец Смолинскому. Смолинский отвернулся в мою сторону и шипел от
боли. Ему брашпиль* размозжил палец.
______________
* Специальная лебедка для подъема якоря.

Я проснулся под утро. Было еще темно в иллюминаторе. Что это? Никак
шторм? И я тотчас же услышал напряженный вой ветра там, над палубой. Да, вот
и шум зыби в скулу парохода, когда нос зарывается в воду, вот тут, за
бортом. Я быстро оделся и вышел на палубу и тотчас схватился за фуражку: ее
чуть не унесло. Вслед за тем меня обдало сверху водопадом. Это с полубака, с
носовой надстройки: наш пароход, значит, зарывался носом в зыбь. Волы
топтались передо мной в темноте серой массой. Я слышал, как чокают их рога
друг о друга. Кое-где взвывал то один, то другой. Вот подняло зыбью корму, и
на меня из темноты двинулся вол. Он скользил ногами по мокрой палубе,
беспомощно топал. Его несло на меня. Он на колени и поехал рогами вперед. Я
успел увернуться. Вола с разлету ударило в двери кубрика. Я слышал, что