"Джером К.Джером. Школьные годы Поля Келвера" - читать интересную книгу автора

у Уэйкэма, отдышавшись настолько, что мог говорить.
- Ну, знаешь, это зависит от того, знает ли кто-нибудь, что ты
собирался свистеть! - отвечал великодушный Уэйкэм, не желая огорчать меня.
По взаимному согласию мы бросили эти занятия к концу недели.
- Наверное, у тебя внутри не хватает какой-то такой штучки, - утешал я
Уэйкэма.
- Мне кажется, что у тебя небо устроено как-то не так! - пришел к
заключению Уэйкэм.
Мои успехи в роли рассказчика, комментатора, критика и шутника вновь
пробудили во мне мои детские мечты стать писателем. Я не могу сказать
точно, когда у меня впервые возникло такое желание. Помню, как-то однажды,
еще совсем маленьким, я провалился в мусорную яму, довольно глубокую, куда
садовник выбрасывал всякий хлам. При падении я вывихнул ногу и не мог
двинуться с места. Между тем уже наступил вечер, а моя западня находилась
далеко от дома, так что положение, в которое я попал, представлялось мне в
мрачном свете. Но у меня было одно утешение: это приключение окажется
весьма ценным для автобиографии, составлением которой я тогда занимался.
Ясно помню, как я лежал на спине среди гниющих листьев и битого стекла,
сочиняя свой рассказ: "В этот день со мной произошло удивительное
приключение. Гуляя по саду и ничего не подозревая, я внезапно..." Но мне
не хотелось рассказывать правду - "свалился в мусорную яму шести футов в
ширину, не заметить которую мог только идиот!" - и я стал придумывать
более достойную ситуацию: мусорная яма превратилась в пещеру, вход в
которую был тщательно скрыт, и я пролетел шесть или семь футов, скользя
вниз "по бесконечному склону, ведущему в огромный мрачный склеп".
Во мне боролись два противоположных желания: с одной стороны, я жаждал
спасения с вытекающими из него ужином и всеобщим сочувствием, а с другой -
меня соблазняла мысль провести здесь, в яме, тревожную, полную опасностей
ночь. Наконец природа взяла верх над романтикой, я заревел, и приключение
закончилось весьма прозаически - теплой ванной и примочками из арники. Но
этот случай позволяет мне заключить, что уже с малых лет меня влекло к
превратностям и горестям писательского труда.
Обо всех своих других мечтах я не таясь рассказывал окружающим и долго
обсуждал их с теми, кто проявлял интерес. Но во всем, что касалось моего
стремления стать писателем, я был удивительно сдержан. За все время я
никому ни слова не сказал об этой тайне, кроме двух человек - моей матери
и незнакомца с седой бородой. Я скрывал свою мечту даже от отца, хотя мы
были с ним большими друзьями. Мне казалось, что он вытащит мою тайну на
всеобщее обозрение и начнет подробно и пространно обсуждать ее. От одной
этой мысли я содрогался.
Мой разговор с незнакомцем произошел следующим образом. Однажды вечером
я гулял в Виктория-парке - летом это было мое излюбленное место для
прогулок. Стоял прекрасный тихий вечер, и я бродил в приятной
задумчивости, пока сгущающиеся сумерки не заставили меня подумать о том,
который теперь час. Я огляделся вокруг. В парке уже никого не было, только
какой-то человек сидел на скамейке у пруда, спиной ко мне. Я подошел
ближе. Он не обратил на меня внимания, но я вдруг, сам не знаю почему,
заинтересовался им и присел на край его скамейки. Это был красивый человек
с запоминающимся лицом, удивительно живыми и ясными глазами и седыми
волосами и бородой. Если бы не его руки, скрещенные на набалдашнике