"Султан Яшуркаев. Ях: Дневник чеченского писателя " - читать интересную книгу автора

Чечне и повел дело к выходу из России? Присматривать человека, который мог
бы найти общий язык с генералом. А она выуживала недовольных им. Эти люди
вешали ей на уши лапшу, говоря, что Дудаева в Чечне никто не признает и
власть его висит на волоске. У чеченцев есть одна притча. Увидела лиса
огромные причандалы, тяжело отвисавшие у барана между ног, и решила, что они
обязательно должны оборваться. Долго ходила лиса за бараном.
С 1944 года, когда нас вывезли в Казахстан, по 1963-й практически ни
одному чеченцу не было позволено получить стоящее высшее образование. Было
оно затруднено и потом. Проживая в селах, которым, кстати, были даны сплошь
русские названия, мы не могли получить добротное первоначальное образование.
Если кто-нибудь уезжал в Россию и там, сдав вступительные экзамены (зачастую
деньгами), кончал ВУЗ, то назад в Чечню он не допускался. Исключения
делались для детей и родственников тех чеченцев, которые являлись
национальной частью советской номенклатуры. В самой Чечено-Ингушетии было
два института - педагогический и нефтяной. Последний был привилегированным
вузом союзного значения, и туда туземцев почти не брали. Коренная
национальность училась в "педе", на так называемом "нацфаке". Количество
жалоб, писем и прочего материала, направленного чеченцами в
первопрестольную, равен, наверное, рукописному фонду Ленинской библиотеки.
Признаться, и автор этих строк внес свой вклад.
Шамиль был аварцем. Он бежал в Чечню после поражения под аулом Ахульго
в 1839 году. А чеченцы как раз нуждались в предводителе для войны с
надвигающимся белым царем и спорили, кого назначить. Никто не хотел, чтобы
им командовал другой чеченец. Появление Шамиля сняло с них огромный груз,
гость без особых дебатов был избран имамом. Теперь, равные друг другу,
чеченцы могли спокойно подчиняться постороннему, не причиняя ущерба своему
равенству. У чеченца, как сказал, понаблюдав за нами Шамиль, нет горы, чтобы
возвести на нее лучшего из своих, и нет ямы - сбросить худшего. Соблазн
избавиться от власти, которую он избрал три дня назад, у чеченца и сегодня
очень большой. У нас, чует мое сердце, будут огромные трудности при
построении своего государства. Чеченец под свободой подразумевает равенство.
Мы все должны жить или одинаково бедно, или богато, иначе у нас всегда будет
"революционная ситуация".
При советской власти почти все коренное население Чечено-Ингушетии было
безработным. В горных районах Чечни была внедрена табачная отрасль.
Говорили, что табак даст нам заработок. Вокруг горских аулов нет земельных
угодий - горы и лес. Табак сажался прямо в ауле, вокруг домов, им занимались
женщины и дети. Они травились табачными парами, страдали болезнями, о
которых у нас раньше не слыхали. Народ уверился, что для его физического
изведения все и задумано.
Пришла пожилая русская женщина в круглых старых очках. С нею знакома
моя жена, а я ее почти не знаю, весной видел однажды, как она со стариком
брала от нас навоз для своего огородика. Рассказывает, что все окна в их
доме уже вылетели, убит сосед, готовят на улице. Пришла, по ее словам,
узнать, живы ли мы. Дал ей полведра молока, кусок сушеного мяса, все,
сколько было в наличии, яйца. Ушла, плача. Потом принесла мое ведро,
сказала, что может приготовить мне что-нибудь, если надо. Я поблагодарил.
Она была очень слаба, еле передвигала ноги.
Когда власть в Грозном стала чеченской, она сразу потеряла в наших
глазах тот ореол, который старательно создает вокруг себя всякая власть. Для