"Саманта Джеймс. Любовь под луной " - читать интересную книгу автора

по-другому и быть не могло. Еще бы, ведь карета прежде принадлежала его
отцу. А Джеймс Сент- Брайд мог согласиться только на самое лучшее, самое
изысканное и дорогое.
Казалось, мужчина выбросил из головы случайную встречу на дороге.
Скрестив длинные ноги, он задумчиво смотрел в темноту, окружавшую карету со
всех сторон. Как странно, думал он, что Джеймс Сент-Брайд вообще увлекся его
матерью. Хотя, с другой стороны, она всегда слыла редкой красавицей... Нет,
не сыновняя любовь заставляла его так думать. Доминик еще мальчиком хорошо
понял, что мать его - не обычная, заурядная женщина. Среди своих
соплеменников она сияла красотой, как редкостный, несравненный бриллиант. С
самого юного возраста мальчик видел, каким пламенем загорались глаза мужчин
при одном лишь взгляде на смуглую красавицу цыганку. Стоило ей появиться,
как мужчины готовы были перегрызть друг другу горло, словно голодные псы. И
не только ее соплеменники, но и гаджо.
Но Маделейн будто ничего не замечала. И хотя она почти никогда не
говорила об этом с сыном, он знал, что ее сердце навеки отдано
одному-единственному мужчине. Тому самому, которого юный Доминик ненавидел
лютой ненавистью с того дня, как ему стало известно, что он
незаконнорожденный сын графа.
Любовь, спрятанная в самой глубине сердца матери, была ему совершенно
непонятна. Она почти ничего не рассказывала ему о любимом ею человеке, но
Доминик знал, что чувство это умрет только вместе с ней. Постепенно он
смирился с этим. Так же, как и его мать в конце концов смирилась с
требованием отца вернуть ему сына. С тем, что отныне сын будет жить как
гаджо.
"Их жизнь гораздо легче, - говорила она, - гораздо удобнее и
благополучнее".
Он разозлился на мать за то, что она позволила отцу забрать его от нее,
от его народа. И все же пришел день, когда он стал находить эту жизнь
довольно приятной. Как когда-то до него - его мать. Богатство... роскошь...
удовольствия, которым, казалось, не будет конца...
С тех пор он все чаще и чаще задавал себе один и тот же вопрос: что же
все-таки заставило отца увлечься его матерью? Ее красота? Возможно... А
может, причиной стало то, что она была цыганкой? Ведь запретный плод, как
известно, сладок...
Какова бы, однако, ни была причина, результатом этого увлечения стал он
сам.
Прошли годы, прежде чем он смог смириться с этим.
А если уж быть до конца честным, порой твердил тихий внутренний голос,
он и сейчас иногда не понимал, кто же он такой. Цыган, как его мать? Или
гаджо?
Впрочем, это не так уж важно. Во всяком случае, он больше не бастард.
Хотя всегда будет помнить, что был им.
Он был... Кем? Не важно... Кем был, тем и был, и этого никак не
изменить.
Когда умер его отец, искушение было велико... Казалось таким
соблазнительным повернуться спиной ко всему, что тот ценил до самой смерти -
титул, богатство, положение в обществе, отшвырнуть все это, как грязную
тряпку, с тем же презрением, с каким всегда относился к нему отец.
"Цыганский крысенок", - издевательски называл его отец, считавший его