"Генри Джеймс. Зрелые годы" - читать интересную книгу автора

он гостя.
- Я не уверен, что стану писать. Как правило, я не пишу критики, а
мирно наслаждаюсь. Но это действительно прекрасно.
Денкомб обдумывал положение. Если бы молодой человек стал оскорблять
его, он немедленно открылся бы ему; но не будет вреда в том, чтобы побудить
юношу к похвалам. Денкомб так преуспел в этом, что через несколько минут его
новый знакомый, присевший рядом, откровенно признался, что сочинения этого
автора - единственное, что он может перечитывать дважды. Доктор только вчера
прибыл из Лондона, где его друг, журналист, одолжил ему экземпляр новой
книги - экземпляр, посланный в редакцию газеты и уже ставший предметом
"сообщения", подготовка которого отняла у журналиста - с поправкой на
похвальбу - целую четверть часа. Доктор намекнул, что ему стыдно за друга и
его дурные манеры по отношению к труду, достойному изучения. Свежесть оценок
и столь редкая готовность их изложить превратили доктора в важного и
желанного собеседника. Случай свел усталого литератора лицом к лицу с
величайшим юным поклонником, каким и гордиться незазорно. Поклонник и в
самом деле был необычным: так редко встретишь язвительного молодого врача, -
а этот выглядел, как немецкий физиолог, - влюбленного в литературу. Это был
счастливый случай, счастливее многих; так что Денкомб целых полчаса с
воодушевлением и смятением слушал собеседника, - сам же молчал. Обладание
свежим экземпляром "Зрелых лет" он объяснил дружбой с издателем, который,
зная, что Денкомб отправляется в Борнмут на лечение, оказал ему таким
образом благородное внимание. Он признал, что болен, иначе доктор Хью сам
безошибочно определил бы это. Он зашел еще дальше, поинтересовавшись, не
сможет ли получить какой-нибудь гигиенический совет от лица,
предположительно сочетающего столь пылкий энтузиазм со знанием модных нынче
снадобий. С его убеждениями не пристало относиться серьезно к врачу, который
настолько всерьез воспринимал его, но ему нравился этот фонтанирующий
современный юнец, и он уязвленно думал, что в мире, где возможны столь
странные сочетания, есть еще место для его трудов. Неверно было то, в чем он
пытался убедить себя в порыве самоотречения, - будто все комбинации
исчерпаны. Это не так, они бесконечны, - исчерпан лишь жалкий художник.
Доктор Хью, пламенный физиолог, был пропитан духом своего времени,
иными словами, он только что получил степень. Его интересы были независимы и
разнообразны; он говорил как человек, всему предпочитавший литературу. Он с
радостью принялся бы нанизывать изящные периоды, но природа обделила его
этим умением. Лучшие места в "Зрелых годах" поразили его сверх меры, и он,
заручившись позволением Денкомба, зачитывал некоторые, чтобы подкрепить свои
суждения. На мягком воздухе курорта доктор оживлял одиночество Денкомба;
казалось, он был послан для развлечения больного. Особенно ярко доктор
описывал, как недавно и как скоро в него вселил вдохновение тот
единственный, кто облек плотью худые бока искусства, истощенного
предрассудками. Доктор так и не собрался написать автору, его стесняла
почтительность. При этом известии Денкомб сильнее, чем когда-либо,
обрадовался тому, что никогда не поддавался на просьбы фотографов. Отношения
с молодым визитером дарили ему роскошь общения, хотя писатель и был уверен,
что на деле свобода доктора Хью в немалой степени будет зависеть от графини.
Ему незамедлительно открылось, какой тип являла собой графиня и какой
природы узы связывали это любопытное трио. Крупная дама, англичанка по
крови, дочь прославленного баритона, чьему вкусу - но не таланту - она