"Генри Джеймс. Осада Лондона" - читать интересную книгу автора

лаконично ему охарактеризовал. Молодой человек покорился необходимости
воздержаться на время от расспросов, и они прошествовали в ярко освещенное
фойе, где десяток зеркал отражал замечательную статую Вольтера работы
Гудона (*3), на которую вечно пялят глаза посетители театра, со всей
очевидностью уступающие в остроте ума тому, чей гений запечатлен в сих
живых чертах. Уотервил знал, что Вольтер был чрезвычайно остроумен: он
читал "Кандида" и не раз имел случай оценить по достоинству работу Гудона.
Фойе было почти пусто; на просторе зеркального паркета терялись небольшие
группки зрителей; группок десять находилось в самом фойе, остальные вышли
на балкон, нависавший над площадью Пале-Рояль. Окна были распахнуты
настежь. Париж сверкал огнями, словно в этот скучный летний вечер
отмечался какой-то праздник или начиналась революция; казалось, снизу
долетает приглушенный шум голосов, и даже здесь было слышно медленное
цоканье копыт и громыханье фиакров, кружащих по гладкому, твердому
асфальту.
Дама и ее спутник стояли спиной к нашим друзьям перед мраморным
Вольтером; дама была с ног до головы в белом: белое платье, белая шляпка.
Литлмор, подобно другим, кто здесь бывал, подумал, что такую сцену можно
увидеть только в Париже, и загадочно рассмеялся.
- Забавно встретить ее здесь! Последний раз мы встречались в
Нью-Мексико.
- В Нью-Мексико?
- В Сан-Диего.
- А-а, на задней веранде, - догадался Уотервил. Он понятия не имел, где
находится Сан-Диего; получив не так давно назначение в Лондон на
второстепенный дипломатический пост, он усердно занимался географией
Европы, но географией своей родины полностью пренебрегал.
Говорили они вполголоса и стояли далеко от дамы в белом, но внезапно,
точно услышав их, она обернулась. Ее глаза сперва встретились с глазами
Уотервила, и он понял, что если она и поймала обрывки их разговора, то не
по их вине, а благодаря необычайной остроте ее слуха. Глаза смотрели
отчужденно, даже когда остановились мимоходом на Джордже Литлморе, но
через мгновение отчужденность исчезла, глаза заблестели, на щеках выступил
нежный румянец, улыбка, по-видимому, редко покидавшая ее лицо, стала еще
ослепительнее. Теперь она совсем повернулась к ним и стояла, приоткрыв
приветственно губы, чуть ли не повелительным жестом протянув руку в
длинной, до локтя, перчатке. Вблизи она была еще красивее, чем на
расстоянии.
- Кого я вижу! - воскликнула она так громко, что каждый, кто там
находился, вероятно, отнес это к себе. Уотервил был поражен: даже после
упоминания о задней веранде в Сан-Диего он никак не ожидал, что она
окажется американкой. При этих словах ее спутник тоже к ним обернулся. Это
был белокурый худощавый молодой человек во фраке; руки он держал в
карманах. Уотервил решил, что он-то, во всяком случае, не американец. Для
такого цветущего, в полном параде молодого человека у него был слишком
суровый вид, и, хотя ростом он не превышал Уотервила и Литлмора, взгляд
его упал на них с отвесной высоты. Затем он опять повернулся к статуе
Вольтера, будто и раньше предчувствовал, даже предвидел, что его дама
может встретить людей, которых он не знает и, скорее всего, не пожелает
узнать. Это в известной степени подтверждало слова Литлмора о том, что