"Генри Джеймс. Поворот винта" - читать интересную книгу автора

доказать, пока мы гуляли во дворе. Я была абсолютно уверена, что могу снова
увидеть то, что уже видела, но что-то говорило мне, что я одна должна пойти
навстречу такому переживанию, одна принять, преодолеть все это, а преодолев,
я послужила бы искупительной жертвой и охранила бы покой моих сотоварищей.
Детей в особенности я должна была оградить и спасти раз навсегда. Помню то,
что я сказала миссис Гроуз напоследок:
- Меня поражает, что мои воспитанники ни разу не упомянули...
Она пристально смотрела на меня, пока я собиралась с мыслями.
- ...о том, что Квинт был здесь, и о том времени, когда дети были с
ним?
- Ни о времени, когда они были с ним, ни его имени, ни внешности, ни
его истории в той или иной форме.
- Да, маленькая не помнит. Она ничего не слышала и не знала.
- О его смерти? - Я напряженно размышляла. - Да, может быть. Но Майлс
должен помнить, Майлс должен знать.
- Ах, не трогайте вы его! - вырвалось у миссис Гроуз.
Я ответила ей таким же пристальным взглядом.
- Не бойтесь. - Я продолжала размышлять. - Но это все же странно.
- Что Майлс никогда не поминал о нем?
- Никогда, ни единым намеком. А вы мне говорите, что они были "большие
друзья"?
- Ох, только не Майлс! - убежденно пояснила миссис Гроуз. - Это у
Квинта была такая выдумка. Играть с мальчиком, портить его. - Она помолчала
минуту, потом прибавила: - Квинт очень уж вольничал.
Передо мной возникло его лицо - такое лицо! - и меня пронзила внезапная
дрожь отвращения.
- Вольничал с моим мальчиком?
- Со всеми очень вольничал!
В ту минуту я не стала углубляться в ее определение, подумав только,
что оно отчасти приложимо и к другим, к десятку служанок и слуг,
составлявших нашу маленькую колонию. Но для нас самым важным было то
счастливое обстоятельство, что никакая зловещая легенда, никакие кухонные
пересуды не были на чьей бы то ни было памяти связаны с милым старинным
поместьем. У него не было ни худого имени, ни дурной славы, а миссис Гроуз
самым явным образом хотелось только быть поближе ко мне и дрожать в
молчании. В конце концов я даже подвергла ее испытанию. Это было в полночь,
когда она уже взялась за ручку двери, прощаясь со мной.
- Так вы говорите - ведь это очень важно, - что он был известен своей
испорченностью?
- Не то чтоб известен. Это я знала, а хозяин не знал.
- И вы ему никогда не говорили?
- Ну, он не любил сплетен, а жалоб терпеть не мог. Все такое его ужасно
сердило, и если человек для него был хорош...
- То он ничего и слушать не хотел? - Это совпадало с моим впечатлением:
он не любил, чтоб его беспокоили, и, быть может, не слишком разбирался в
людях, которые от него зависели. Тем не менее я настаивала: - Даю вам слово,
что я бы ему сказала!
Она почувствовала, что я ее осуждаю.
- Признаться, я не так поступила, как надо. Но, по правде говоря, я
побоялась.