"Аскольд Якубовский. Страстная седмица" - читать интересную книгу автора

приталенном пиджаке, в фуражке с лаковым козырьком, в сапогах гармошкой.
Будто писарь! Однако рабочий человек, машинное черное масло и железная пыль
въелись в кожу его рук, влезли под ногти, короткие и обломанные.
Голос дядьки был спокойно-дерзкий, он кланялся первым только батюшке, а
над мужиками смеялся, называя их косопузыми и медведями, и уверял, что они
залегают на зиму в спячку. Те посмеивались, отшучивались, побить городского
за оскорбление не решались. Он звал их в город, работать на завод братьев
Шориных. Тут что? Жизнь - дело фартовое. Нашел соболя - подработал, не
нашел - соси зимой лапу. Мыть золото? А если лихой человек из винтовочки
наповал уложит? А? Охотник, конечно, заработает на хлеб, на квас. Он и
медведя свалит. А свинину ест лишь потому, что баба ведет его хозяйство. И в
городе не рай, но все же веселей, шумней, сытей, нет комаров. А рабочих
требуется много, купцы мастерские ставят и заводы строят, привезли
анжинеров, бельгийцев. Во работа. И дома не хуже, а лучше здешних. "Мы себе
лес берем только лиственничный, - хвастал он. - Мясо у нас четыре копейки
фунт, а средний работяжка двадцать целковых в месяц отхватывает. Во! А кто
не ленив - у того лошаденка, телега. У меня, к примеру, - хвастал он. - Я и
груздочков насолю. С бабами в лес уедем, там и солю - три бочонка груздей,
доверху, ежели их камнями прижать. Во! Я и огород вспашу - капуста у меня
своя. Приезжайте, медведи, к нам в город, мы вас там и обстрижем и
обломаем".
- Ты и, тово, обломаешь, ухорез, - отвечали мужики.
Говорил, вроде бы посмеиваясь, а мужики пугались непривычного и
переглядывались. Ехать? В такую даль! Еще чего выдумал, варначина.
А кузнец слушал, слушал, и что-то померещилось ему в этом городе.
Может, Семена звала даль, может, красивая девка. Может, сначала мужик хочет
дорогу, а затем уже настоящую работу. А тут еще городская девка. Это тебе не
деревенская телка - орать частушки поросячьим голосом да толкаться локтями.
Разве знают в деревне настоящее обхождение? А эта девушка умная, цену себе
знает. Если что сделаешь грубо, сейчас же одернет, сказав: "Милостивый
государь, не распускайте лапы". Если она щелкает семечки, то плюет не на
пол, а в ладошку. Совсем другой коленкор! С такой бы женой, мечталось парню,
да ежели бы на завод, да зарабатывать, то зажили бы неплохо. И комаров нет,
и зимних охот по белке, черт их подери...
Потом не раз вспоминала мать Марьи Семеновны, что обошлось у нее с
кузнецом без разговоров, а переглядкой. Этим все и решилось. Уехали родичи,
скучал кузнец в деревне до зимы, когда деревня - походом! - пошла белковать.
Народ сюда пришел с Урала и перенес глупый уральский способ белкования.
Обычно сибирские чалдоны, те охотились в одиночку, и на белку, и на соболя,
даже на самого хозяина. Они ставили зимовье, и не одно, обхаживали тайгу
вокруг, не мешая друг другу, и, случалось, добывали немало. Уральский шумный
способ охоты по белке в Сибири практиковала, пожалуй, одна их деревня:
отправлялись кагалом. Брали много саней, наваливали еды, выбирали
старосту-белковщика. Избушки у них в лесу были не как у чалдонов, а
топившиеся по-черному, дымные, тяжелые, нехорошие для сна. Но зато все
издревле привычное, в чем и смак. Там жили, полуугорелые ночью, но ходили
весь день по свежему воздуху, и отдыхивались. Они набивали белок, если
везло, то на приличные деньги, оздоравливались, ходя по морозу (хотя и
застуживались иные, случалось, насмерть).
В общем, это была шумная, веселая пора. И ни одной бабы! Хорошо!