"Аскольд Якубовский. Страстная седмица" - читать интересную книгу автора

в тетради будут сохраняться мысли предка, вечные и нужные всем им,
Герасимовым.
Чернила, которыми писал в тетради отец Марьи Семеновны, были сделаны из
каких-то орешков. Так когда-то делали. Они, была уверена Марья Семеновна,
будут такими же черными не только сейчас, но еще 1000 лет, не то что
нынешние, забудь письмо на солнце и пиши заново.
И старуха восхищалась своим отцом, который писал вечными чернилами
истины, которые тоже считал вечными. И почерк его был ясный, четкий, как
говорили тогда, "писарский".
"Разные бывают семьи. Одним абы сообща пожрать да телеса прикрыть, а
других держит либо интерес борьбы за добрую жизнь для всех, или работа,
скажем, литейное дело, его секреты. Одни ищут монеты, другие же секрет, как
сварить новый сплав, поженив медь с железом. И ежели есть такое в семье, то
она образует династию..."
Марья Семеновна, забросив тонкую косу на плечо, читала:
"Ибо я уверен, - вещал отец, и дочь так и видела его, крупного телом,
сильного, с солдатскими усами, - что если считать то, что делали короли,
работой, то и я со своими прокопченными лапами, и мой тесть, и все рабочие
образуем свои династии не хуже, скажем, бояр Романовых, французских Капетов
или австрийских Гогенцоллернов. И если учесть всю нашу работу, то ее
наберется много. Ведь у королей, если даже считать сиденье на троне работой,
бездельничали принцы, царевичи-королевичи, а наш рабочий труд, он копится и
складывается, вроде денег, копейка к копейке или, как на стройке, кирпич к
кирпичу. Вот и мы, Герасимовы, мы работаем, если взять и меня и предков
моих, наверное, с полтысячи лет".
Такого Марья Семеновна не читала, не слышала, не думала. Никогда. Быть
может, оно и наивно, посмеется кто-нибудь. Но ей было так интересно, так
важно прочитать тетрадь.
Потом, став директором, читала с усмешкой. Даже сделала все, что в ее
силах, чтобы разогнать эту династию в разные стороны, для охвата всей жизни.
Ей хотелось, чтобы Герасимовы были всякие: даже художники, ученые,
композиторы. Не удалось, да, но было ею сделано. А теперь, когда
единственный наследник рабочих Герасимовых лежал в больнице и мог умереть,
ей особенно, до боли хотелось, чтобы продолжилась их династия. Сейчас она
поняла и гордость, и заботу отца. Да, сейчас, будь ее воля, она бы всех их
погнала, вернула на завод. Но сводный брат умер, и сын Иван, первенец ее,
тоже. Только Семен, этот всю жизнь на заводе. Она часто вспоминала, как
первый раз читала исписанные отцом страницы - с удовольствием и удивлением.
Тогда она была лихой девчонкой, а кругом чумазые, добрые, но и опасные в
темноте рабочие. И это был воздух ее юности... Но это, и страшное - война, и
светлое, было позади. За спиной был фронт, куда она ушла добровольцем.
Будучи хорошим руководителем завода и практическим математиком, человеком,
привычным к грохоту плавок, к огню, она попросилась в артиллерию. И ничего,
справилась. Почему она бросила свое директорство, работу, детей? Да вот
почему: услышала зов мертвых. Ее позвали убитые свои - сын Иван, муж,
отчим - за которых надо было мстить. Что ж, это она делала, и хорошо делала.
Командовала дивизионом тяжелой артиллерии, и неплохо командовала.
И теперь, куря цигарку и устало моргая в рассветное окно, она слышала
другой зов. Она слышала зов родных ее предков. Тех, что когда-то жили в
России, давно, очень, а потом взяли да и ушли в Сибирь. Она вспоминала не