"Мик Джексон. Подземный человек (готическая фантазия) " - читать интересную книгу автора

Другое дело собаки - эти дурашливые создания готовы резвиться целый день. За
всю жизнь, пожалуй, у меня было несколько дюжин собак - самых разных
характеров, форм и размеров, - и хотя я с теплотой вспоминаю каждую из них,
по-настоящему я был привязан лишь к одной.
Лет двадцать тому, на день моего рождения милый Гэлвей, лорд Сэлби,
подарил мне прелестного щенка бассета. Его свора в то время была
единственной на всю Англию (куда попала, я полагаю, из Франции), так что
бассеты были весьма ценной и вдобавок необычной породой. Их легко узнавали
по коротким толстым лапам, провисшей спине и мешковатым ушам - и столь же
легко можно было подумать, что перед вами собака, которую слатали из
остатков всяких других. Простейшая задача - ходьба, например, - для бассетов
может явиться серьезным затруднением. Они похожи на чей-то неудачный
замысел. Шуба их всегда скроена на вырост, живейшим примером чему - щенок,
подаренный мне в тот день. Шкуры на нем было столько, что хватило бы одеться
еще двум-трем псам, причем половина этой шкуры свисала складками с его
физиономии, которая, несмотря на юный - всего несколько месяцев - возраст
щенка, уже несла на себе печать Нежизненной Скорби.
Его страдальческие глаза были такими красными, будто он пытался утопить
горе в портвейне, но хвост стоял смирно, как ручка водяной колонки, и
отвращение, с которым он разглядывал гостей на моем обеде, сразу меня
подкупило. Очевидно, стать подарком с яркой лентой на шее, быть врученным
под смех и улюлюканье было для "его почти нестерпимым унижением. Именно это
его выражение печали и глубокого презрения похитило тогда мое сердце и в то
же время столь ярко воскресило в памяти образ давно ушедшего Папиного брата,
Леонарда.
(Дядя Леонард был в некотором роде военным. Чаще всего я вспоминаю его
одиноко сидящим в бильярдной, где он лошадиными дозами поглощал виски и
медленно заполнял комнату дымом своей сигары. На правой руке у него не
хватало мизинца, и однажды он сказал мне, что потерял его, потому что в
детстве грыз ногти. Он погиб под Балаклавой в 54-м[1] - лошадь лягнула
голову.)
Сходство между собакой и покойным дядей было столь разительно, что я
начал подумывать, нет ли все-таки доли правды во всех этих разговорах о
переселении душ, - и в итоге тут же назвал пса Дядей, что, кажется, его
устроило так же, как и меня.
С этого дня мы стали не разлей вода, всюду ходили вместе, и,
несомненно, во время нашего ежедневного променада мы составляли
живописнейшую пару: я в одном из ярких жилетов, которые тогда носил, и
гордый Дядя в ошейнике и пальтишке в тон, снующий рядом со мной, рыская по
земле своим носом-картошкой.
Остается лишь надеяться, что он был счастлив, ибо физиономия его всегда
хранила покинутое, измученное выражение, хотя в остальном Дядя был весьма
бодрым и ласковым псом, потому я и считал его вполне довольным жизнью, да и
во сне он не вздрагивал и не скулил, как многие другие собаки. Его чудесные
висячие уши собирали всю грязь с наших проселочных дорог, и я многое отдал
бы, если б мог почистить их прямо сейчас. Но как-то весенним утром он
заметил кролика в поле неподалеку, погнался за ним и застрял в кроличьей
норе. Я как угорелый помчался к дому и стоял посреди холла, созывая слуг с
лопатами, но, когда мы вернулись и выкопали его, бедняга уже задохнулся. Я
отнес его домой, сопровождаемый процессией слуг, и на следующий день