"Юрий Яковлевич Яковлев. Балерина политотдела (повесть) " - читать интересную книгу автора

Тамара же поняла это не сразу. Ей казалось, что любой человек с
автоматом в руках может сделать для победы больше, чем ее танец.
Потребовалось немало времени, прежде чем она, танцовщица, почувствовала
себя нужной, необходимой армии. Она вдруг перестала проситься в роту и уже
не ходила на стрельбище, сооруженное за школой работниками политотдела.
Другая отчаянная страсть пробудилась в девушке: танцевать без устали для
полка, для роты, для пулеметного расчета. Танцевать там, где особенно
трудно и особенно опасно. Одинокий Серега Филиппов, приславший ей кисет с
самосадом и шерстяные носки, звал ее вперед, требовал от Тамары доблести.
Теперь Тамара предпочитала танцевать одна, там, где всей группе негде
было развернуться и куда добраться было сложно. Танцевала в брезентовых
палатках медсанбата, без музыки, чтобы не тревожить раненых. Танцевала на
переднем крае, на сене, чтобы немцы не слышали стука каблуков. Как
маленькая отчаянная комета, проносилась она по войскам нашей армии,
оставляя долгий, медленно остывающий след.
Я чувствовал перемены, которые происходили в ней. Ее лицо огрубело,
движения стали резче, она мало говорила, часто лежала на койке с открытыми
глазами, прислушивалась к шагам в коридоре: может быть, приехали из части,
тогда надо собраться быстро, по тревоге - и в путь. На подводе, на
разбитой полуторке, пешком. Даже ее чувство к Вадику померкло, ушло
вглубь. Только иногда, когда она глядела на него, ее глаза теплели. Но она
тут же отводила взгляд, устыдясь минутной слабости.
Ноябрьским вечером, никому ничего не сказав, она ушла с пополнением
на плацдарм. До сих пор не знаю, кого она уговорила. И кто согласился
взять ее с собой.


Стояла ненастная ночь, дул холодный ветер, и мокрый снег белыми
крупными хлопьями густо падал с неба. Над Невой, как лампы, висели
осветительные ракеты. И в их резком свете было видно, как белые хлопья,
касаясь черной воды, гасли - будто тоже становились черными. Ветер
раскачивал летучие лампы, густой мокрый снег делал их свет тусклым. Лодки
и понтоны были плохо видны с того берега. Немцы били вслепую. Свистели
осколки, стоял грохот. Полк переправлялся на другой берег. На одной из
лодок пристроилась Тамара. Она сидела на широкой скамье, маленькая,
хрупкая, сжавшись в комочек. И только ее полные решимости глаза смотрели
вперед, силясь различить в мутной мгле надвигающийся берег. Рядом рвались
мины. Лодку качало. Бойцов обдавало ледяной, жгучей водой, от которой
пахло железом. Иногда совсем близко с сухим шорохом пролетал осколок, все
в лодке пригибались и умолкали, словно боялись выдать свое присутствие.
Хотя в этом несмолкающем грохоте человеческий голос все равно невозможно
было расслышать. Рядом с Тамарой на скамье сидел дядя Паша. В ногах у него
стоял баян, который старик обхватил двумя руками, защищая свой хрупкий
инструмент от осколков: поддался старик на уговоры девчонки, пошел с ней в
самое пекло. Зачем?
Зачем? Есть вопросы, которые и сегодня остаются без ответа. Ведь у
войны своя логика. И старика баяниста поднял в его трудный путь Серега
Филиппов. Поднял и повел...
Я не просто вспоминаю - я разбинтовываю рану. Отрываю от живого, и с
каждым витком становится все больнее. Я совершил в жизни много ошибок, но