"Юрий Яковлевич Яковлев. Балерина политотдела (повесть) " - читать интересную книгу автора

стриженые головы, а впереди, за массой этих застывших солдат, увидел
артистов в буденовках, в гимнастерках с алыми нашивками на груди.
Вначале ребята только обозначали движения, а теперь разогрелись,
стали танцевать быстрее. Вырвалась тачанка на необозримый простор. И всем
сидящим в столовой начинает казаться, что они тоже мчатся следом за
тачанкой. Давай, давай! Пулеметная тачанка - все четыре колеса! Нет
никаких колес - есть ребячьи ноги, тоненькие, но проворные. Четыре коня
вразлет. Гей, гей! Возница натянул вожжи. Пулеметчик саблю под мышку - и
припал к невидимому пулемету. И все видят, как пулемет трясется, дымится,
а ветер срывает огненный язычок с дульного среза. Боевой разворот. Кони
взметнулись на дыбы. И снова очередь, похожая на отрывистый звук трубы.
Где командир? Кто подает тачанке неслышные команды: "разворот",
"стоп", "огонь"? Я стою в стороне, но ребята видят меня. Рука вытянута,
сжата в кулак. Раз-два! Быстрее! Легче, легче! А теперь...
Полковой комиссар стоит в дверях и внимательно смотрит.
"Тачанка" пытается двигаться быстрее, спотыкается. Вот упал Шурик.
Вышел на присядку - встать не может. А сидящие в зале думают, что так и
надо, - ранили бойца.
- Помогите встать Шурику, - шепчет Тамара.
И двое ребят поднимают его. И он продолжает прерванный танец.
А зрители забыли про кашу. Глаза оживились. Лица стали оттаивать.
И неожиданно кто-то из бойцов забылся и тонким голосом запел:

Эх, тачанка-ростовчанка,
Наша гордость и краса...

Еще несколько голосов подхватило:

Пулеметная тачанка,
Все четыре колеса...

И вот уже все поют. Отвыкли петь, забыли, как это делается. А тут
запели: ожила в людях застывшая песня. И полковой комиссар вдруг тоже
начинает петь.
Пар ужо не идет из котелков - каша остыла, недоеденная каша.
А у моих ребятишек силы кончаются, танец затухает, баян смолкает.
Шурик падает на руки Сереже. Столовая заполняется радостным грохотом:
бойцы не просто хлопают, а бьют ложками по котелкам.
А ребята еле дышат, не могут больше танцевать.
И вдруг я увидел, как Тамара подошла к полной фельдшерице с
накрашенными губами и тихо сказала:
- Поцелуйте меня в щеки, только покрепче!
Ребята удивленно посмотрели на Тамару, у фельдшерицы округлились
глаза, но она дважды чмокнула Тамару - поставила на щеках две огненные
печати.
А Тамара торопливо размазала следы помады. И сразу на щеках загорелся
румянец. Не бывают такие худые, со впалыми щеками такими румяными. Она же,
наперекор всему, стала. Дядя Паша уже выводил проигрыш цыганского танца. И
Тамара вышла на сцену.
Все произошло так быстро, я и сообразить не успел, что она задумала.