"Юрий Яковлевич Яковлев. Балерина политотдела (повесть) " - читать интересную книгу автора

почувствовал слабость.
Шаркая большими ботами, старик подошел ко мне.
- Вы Женин отец? - спросил он.
- Учитель, - тихо произнес я. - Учитель танцев. Балетмейстер.
- Вы Борис Корбут?
Я удивился, что он знает меня, но старик - тоже Женин учитель -
пояснил мне:
- Женя часто рассказывает про вас, про Дворец пионеров... Она будет
рада. Через пятнадцать минут кончится урок.
Он взялся за ручку двери, но в класс не вошел, а вернулся ко мне.
- Вы хотите забрать Женю? - испытующе глядя на меня, спросил он. - Мы
здесь живем одной семьей. Другой семьи ни у кого из нас нет... Нам больше
нельзя терять.
И вошел в класс.
Вскоре зазвенел звонок. Я ждал, что дверь класса распахнется и ребята
выбегут в коридор. Забыл, что в коридоре было холодно, как на улице, а в
классе все-таки топилась печурка.
Дверь действительно отворилась, но вышла одна Женя.
- Борис!.. Борис Владимирович!
Она подошла ко мне и потерлась щекой о рукав моей шинели.
Я обнял ее, и мы молча стояли в холодном коридоре. Спрашивать, как
она живет, было бессмысленно. Я теперь знал, как живут ребята в блокадном
городе.
В дверях показался учитель.
- У нас сейчас обед, - сказал он, - приглашаем вас... несколько ложек
чечевичной каши.
- Спасибо. Я уже ел.
Но тут появились ребята. Они все приглашали меня к столу. Голодные,
серолицые дети, маленькие ленинградцы, готовы были поделиться последней
крохой.
Я сбросил с плеча свой вещмешок. Достал оттуда банку консервов, три
сухаря.
Потом мы сидели за столом и ели чечевичную кашу с мясными консервами.
- Между прочим, мы не сожгли ни одной парты, - с гордостью сказал
учитель.
А Женя все не сводила с меня глаз: то ли не могла привыкнуть ко мне
новому, в солдатской шинели, то ли, глядя на меня, вспоминала счастливое
довоенное время.
Тамару я не нашел. Левушка погиб. Леня Иосимов тоже. Женю не
отпускали из интерната. Мои планы рушились. Распадались на кусочки.
Не получалось ничего с выступлениями в госпиталях. Надо срочно искать
артистов. Надо выполнять приказ полкового комиссара. Надо действовать,
пока еще мой мешок окончательно не опустел. В голодном городе я был как
водолаз: мог существовать до тех пор, пока есть запас воздуха... запасы
хлеба. Но здесь я не мог думать о завтрашнем дно, о том, чем буду дышать
завтра. Мой мешок стал очень легким.


И все-таки я не сдаюсь. Я опять стою перед дерматиновой дверью и не
решаюсь постучать. Постучу - никто не отзовется. А так еще есть надежда.