"Юрий Яковлевич Яковлев. Где начинается небо (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

сегодняшний день, со всеми его проблемами, тревогами и радостями. И
появляются короткие повести о сегодняшних ребятах и юношах - о тревожном,
трудном возрасте, когда решается участь будущего человека ("Девочка,
хочешь сниматься в кино?", "Травести", "Автопортрет", "Трудная коррида",
"Дочь преферансиста", "Иван-виллис"...).
Я много езжу по свету. Но результатом этих поездок пока явились лишь
два рассказа: "Учитель истории" (Югославия) и "Воспоминания о корове"
(Америка). Мне не очень-то пишется на чужой земле. Единственно, что
по-настоящему чувствую в зарубежных поездках - острую любовь к Родине и
мучительную тоску по ней.
Большое место в моей жизни занимает работа в кинематографе. У меня за
спиной несколько полнометражных художественных фильмов: "Пущик едет в
Прагу", "Первая Бастилия", "Всадник над городом", "Мы с Вулканом",
"Красавица". С большим увлечением я работаю на студии мультипликационных
фильмов. "Белая шкурка", "Умка", "Бабушкин зонтик", мне думается, - самые
удачные из мультфильмов, снятых по моим сценариям.
Есть вещи, которые на первый взгляд не кажутся в одном ряду. Любовь к
родной природе, к земле, ко всему живому, что пробивает себе путь к
жизни, - эта любовь кажется очень далекой от войны, от подвигов, от
смерти. Но добро должно быть сильным, мужественным, оно должно быть под
надежной защитой - только тогда оно победит и восторжествует. Вот почему
мои рассказы о войне, и рассказы о детях, и рассказы о четвероногих
друзьях стоят в одном ряду, дополняют друг друга и служат одному делу.
Когда я смотрю на большую могучую реку, меня всегда интересует
робкий, едва заметный ручеек, который дает ей начало. И я пришел к простой
истине, что любовь к Родине начинается с любви к матери. А человек
начинается с его отношения к матери. И все лучшее, что в человеке,
достается ему от матери.

Ю р и й  Я к о в л е в


ГДЕ НАЧИНАЕТСЯ НЕБО

Я встретил его после дождя на асфальте. Он шел прихрамывая, и на
коленке у него была ссадина, запекшаяся, как сургучная печать. Плоские,
стоптанные сандалии были похожи на черепах. В руке он держал веревку, к
которой была привязана серая тряпка. Тряпка волочилась по мокрому
асфальту, и невозможно было догадаться, для чего она предназначена.
- Что это у тебя за тряпка? - спросил я, шагая рядом с мальчиком.
- Это не тряпка, - отозвался низкий голос. - Это парашют.
- Парашют?
Теперь я разглядел, что серая тряпка была маленьким куполом, а
веревка оказалась стропами, скрученными жгутом. Я спросил мальчика:
- Почему ты тащишь его по мокроте?
- Так... - пробурчал он и поднял глаза.
Большие темные зрачки уставились на меня. Они излучали незамутненный
блеск, какой после дождя появляется у листьев, у крыш, у дороги. Белков
почти не было видно - одни зрачки. Они изучали меня.
- Ты его с крыши сбрасывал? - И я кивнул на забрызганный грязью