"Юрий Яковлевич Яковлев. Стриженый черт (Четвероногие друзья) " - читать интересную книгу автора

отворачивая голову от осыпающихся пенистых гребней. Она ловко подхватила
зубами корень, что качался на волне, и повернула обратно. Одно ее ухо как
бы надломилось и торчало в сторону:
в ухо попала вода.
Собака выбежала на берег. Прилипшая к бокам мокрая шерсть блестела, а с
живота свисала сосульками, с них текла вода. Собака оперлась на передние
лапы, вытянула шею и отряхнулась, рассыпая в стороны водяную пыль. Ее
глаза сверкали, смола в них посветлела.
Пограничник снова бросил корень. И собака бросилась в море.
- Уезжаешь на гражданку? - спросил я, стараясь держаться независимо.
Он покачал, головой.
- Значит, переводят на другую заставу?
- Нет, - сказал пограничник.
- Почему же "напоследок"?
Пограничник отвернулся и стал наблюдать за собакой. Она плыла медленно,
преодолевая накатывающие валы, и ее уши - два маленьких паруса - качались
на волнах, то появлялись, то пропадали.
Пограничник стоял у самой кромки моря, и его сапоги вымокли, но он не
обращал на это внимания. Он был высокий, с вьющимися светлыми волосами, с
глубокой впадиной между нижней губой и подбородком. Глаза его были скрыты
козырьком фуражки. Гимнастерка пузырилась на спине от ветра.
- Я с ней два года отслужил, - как бы самому себе, сказал он. - Имеем
десять задержаний. Один раз взяли крупную птицу. Его высадили в море с
аквалангом. Он и по скалам лазал, как кошка.
Собака его нагнала, крепко прихватила. Он ее по бедру ножом... Но мы
его все-таки взяли.
- А рваное ухо? - спросил я в надежде выведать еще одну историю.
- Это еще в питомнике, до службы, - сказал пограничник и принял от
подошедшей собаки мокрый виноградный корень. - Теперь она отслужила свое.
- Значит, она уезжает, - высказал я новую догадку.
Собака сидела у его ног на песке и тяжело дышала. Ветер сушил ее
шерсть. Глаза прищурены. Уши поджаты.
- Когда я пришел на заставу, собака была уже в возрасте, но ко мне
быстро привыкла. Она ласковая, хотя в деле на нее можно положиться. Теперь
плохо слышит и клыки стерлись...
Он говорил тихо и вдруг резко повернулся ко мне и закричал:
- Уезжает?! На тот свет она уезжает. Старая. Никому не нужна.
И какое тебе дело? Отстань ты от меня, стриженый черт!
Стриженый черт не тронулся с места. Он сразу смекнул, что пограничник
кричит не на него, а на самого себя и на тех, кто послал его усыпить
собаку, которая столько лет охраняла границу, не спала, мерзла, мокла,
была ранена в бою, а теперь состарилась и никому не нужна. Стриженому
черту стало страшно от этой ледяной несправедливости, и он подумал, что,
когда состарится и станет никому не нужным, его тоже поведут к ветеринару
и усыпят.
- Понимаешь, я ничего не могу сделать... порядок такой. - Пограничник
уже не кричал, не ругался, а говорил тихо. Он оправдывался передо мной,
потому что перед самим собой ему было куда трудней оправдаться.
Мы зашагали по берегу. Собака шла рядом. Ее тяжелая голова была
опущена. Собака как бы догадывалась, что должно произойти что-то страшное.