"Александр Яковлев. Октябрь" - читать интересную книгу автора

пропитанный сыростью, и грязь, шлепающая под ногами, и люди, вдруг ставшие
бесконечно далекими и чужими. Перед его глазами, куда бы он ни взглянул,
всюду виднелись эти страшные мертвые ноги в начищенных сапогах со шпорами,
свисающие из-под шинели, эти мертвые головы студентов и офицеров,
колотившиеся беспомощно, мертво в спину санитара-носильщика. Куда бы он ни
взглянул: изгиб черной водосточной трубы - мертвая нога, темнеющая глава
маленькой далекой церкви - вон той самой, что виднеется над крышами, - это
мертвая голова, готовая сейчас качнуться. В голых переплетенных ветках
деревьев, в причудливых фасадах домов, в переливчатой толпе - все они,
мертвые ноги и мертвые головы. Порой ему хотелось встать среди улицы и
кричать что есть силы...
Но как кричать? О чем? Кто поймет? А это не сумасшествие?
Смотри, как здесь покойно. Кому нужны твои безумные крики?..
А может быть, ты только дурной сон увидел? Как знать? Кто тебе поверит?
Пресно, пресно кругом. Пресно, может быть, потому, что в душе такая
нестерпимая боль?
И, останавливаясь порой, он схватывался крепко за грудь, будто хотел
вырвать эту боль, и по врожденной, с детства застывшей привычке тихонько,
одними губами шептал:
- Господи, господи...
Потом, очнувшись, угрюмо усмехался сам над собой же:
- Господи, да где же он? Не задавили ли его те дьяволы, что сейчас
пляшут над Москвой?
И кого-то ругал:
- Негодяи!
А кого, и сам не знал.
Как пресно кругом.
Там, в Охотном, под кожу песочку насыпали. С сольцей... Трут они.
Разъедают... Душу разъедают.
- Бррр... О, черт!
А по улицам, на углах, всюду на бульварах густо чернели толпы народа.
Больше мужчин. В потертых пальто, в облезлых шапках и засаленных картузах.
Буржуа, с их каракулевыми шапками и котелками, - мало. Еще меньше женщин.
Только трудняк вылез, серый, и запрудил улицу. То спорили, то добродушно
посмеивались над красногвардейцами, которые так неуклюже тащили винтовки и
на самом деле были смешны, как подпоясанные мешки. Толпа, пока не видавшая
того, что делается в центре, была спокойна и полна живого любопытства. На
бой смотрели, как на короткий, очень редкий, а потому и очень интересный
скандал. Но верили: конец скоро будет. Может быть, сегодня же к вечеру.
Подерутся и бросят. Уладится все. Только беженцы с узлами на спинах и с
плачущими ребятами на руках нарушали этот обывательский покой и благодушие.
А мальчишки были прямо в восторге. Переливчатыми стаями бродили по
улицам и бульварам. Хвалились патронами, гильзами, набранными на местах
боев, меняли их на яблоки, на семечки, на деньги.
Но уже чувствовалось, что город начинает жить нервно, пьяной, безумной
жизнью, что все уже выбито из колеи повседневного труда.
Больших газет не было. Вышли только маленькие, социалистические, резко
разбившиеся на два лагеря, с жестоким осуждением нападавшие одна на другую.
В них было мало фактов, а те, что были, казались уже старыми, словно от
вчерашнего дня прошел месяц.