"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

путевки на юг и отпускные деньги.
- Ваш? - спросил я, собираясь вернуть потертый кожаный прямоугольник
вместе со всем его содержимым законным владельцам.
У парня засверкали глаза.
- Гаденыш, - зашипел он. - Уничтожу.
И двинулся на меня, сжав кулаки.
Я сиганул с платформы. Через лесок добрел до следующего полустанка.
Путевки выбросил. А деньги разделил на две части: первую прогулял в
местной забегаловке, остатками умилостивил проводника поезда дальнего
следования, оплатив проезд до неведомого мне пока пункта назначения. В
купе, куда отвел меня обрадованный неожиданно свалившимся на него левым
доходом проводник, муж, жена и ребенок, разложив на столике вареную
курицу, помидоры, крутые яйца, с аппетитом сумерничали.
Через сутки жующую семейку сменили рыжая девчонка с конопушками и румяный
толстяк. Девчонка угощала малиновой домашней наливкой, захмелевший пузан
за виночерпицей неуклюже приударял, я увел ее в вагон-ресторан, угостил
шампанским и шоколадом, потом лапал в тамбуре, а ночью, когда толстомяс
захрапел, перебрался к ней на полку.
Ехавшая, как оказалось, на собственную свадьбу конопатая попутчица прямо
из-под меня, едва успев пригладить растрепавшиеся патлы, перекочевала в
объятия встречавшего ее суженого, я помахал ей на прощанье рукой, а в
купе, на освободившееся место, загрузился мужчина. Рубашка защитного
цвета, видавший виды, порванный и обметанный грубыми нитками рюкзак.
Немигающий, стального оттенка взгляд в обрамлении тонких прямых ресниц.
Чувствовалось: этому равнодушному страннику - что выйти из комнаты, что
уйти из жизни - едино.
Начались наши скитания, кочевая жизнь, еда всухомятку, ночевки где
придется, часто - под открытым небом. Между мной и Константином сразу
возникло молчаливое понимание. Он меня ни о чем не спрашивал. Я не пытался
о нем ничего узнать.
На расхлябанном пропыленном автобусе прикатили в окруженную ивами
деревушку, почти даром поселились в доме глуховатой старухи. Едва начинало
светать, брали удочки, шли вдоль берега по песку или высокой росистой
траве. Так и вижу: Константин, голый по пояс, загорелый, забрасывает
снасть. Со свистом, рассекая воздух, летит пущенное, словно праща,
грузило, тяжело, вместе с наживкой на тройном, похожем на якорек крюке,
плюхается в воду. (Вспоминал острые "жала" тех крючков, когда женщины
проникали внутрь меня пальчиками, ноготками; Константин учил цеплять,
насаживать на заточенные пики извивавшихся земляных червей, жужелиц,
бабочек и стрекоз.) Наклонив кончик удилища к текучей поверхности,
вытаскивал из непостижимо движущейся в границах русла (и не преступающей
пределов) стихии зеленоватых большеголовых щурят, полосатых окуней и
мелкозубых судачков. Щурята напоминали молоденьких злых волчат. Однажды,
сквозь прозрачную толщу, я видел, как юный разбойник, разевая пасть,
теснит к отмели красноперую плотицу, бедняжка, пятясь, словно дрожала,
вибрировала серебристым телом. Я замер, загипнотизированный зрелищем,
покорное отчаяние жертвы и моя оцепенелость длились мгновение, затем
нащупал ком земли и бросил в хищника. Раздался всплеск, водяной волчонок
воровато шмыгнул в сторону и исчез в темной глубине. Плотвичка, не веря в
чудесное спасение, долго приходила в себя и не покидала мелководья.