"Светлана Ягупова. В лифте (Авт.сб. "Ладушкин и Кронос")" - читать интересную книгу автора

ребенка от меня? Об этом всем известно.
Лобанов был так ошеломлен, что не сразу нашел ответ. О связи Селюкова с
Жураевой болтали давно, однако уже с полгода они сидели в разных углах
отдела и почти не разговаривали. Более того, Селюков приударил за новой
машинисточкой, смазливой и нахальной, и нельзя было даже вообразить, что у
него с Жураевой зашло так далеко. Выходит, сотрудники ему не доверяют. А
ведь когда-то и на свадьбу приглашали...
Открытие поразило, однако надо было как-то славировать, и он досадливо
спохватился:
- Вы не так меня поняли. Я вовсе не выспрашивал вас, просто задевало
ваше молчание. Все говорят, обсуждают случившееся или просто пытаются
отвлечься, а вы молчите. Честно говоря, я и не знал ни о чем, хотя и были
догадки... Ну да не все ли равно, какие у вас там отношения - оба люди не
семейные, вольные, вправе сами решать. Лишь бы у Ирины Михайловны все было
нормально, так ведь?
- Так, Петр Семенович, так, - ответила Жураева, глотая комок в горле.
Вмешательство в личную жизнь всегда коробило ее. Сам факт незамужества
менее огорчал, нежели вот такого рода разговорчики. Разумеется, их не было
бы, имей она за спиной надежную защиту. Завидовала тем одиноким, которые
не испытывали подобную ущемленность. Она же постоянно чувствовала свою
неполноценность перед супружескими парами, хотя и сознавала, как это
глупо. Поздний ребенок, как ей казалось, должен был вернуть утраченное еще
в юности равновесие. Но до сих пор все оставалось по-прежнему, и даже чуть
хуже - за спиной постоянно мнился чей-то шепоток.
Причиной своего женского неустройства Ирина Михайловна считала излишнюю
застенчивость, боязнь кардинальных перемен. А тут еще юность, прошедшая на
филфаке... Девочки побойчее как-то приспосабливались, бегали на танцы в
военное училище, на телезавод, не гнушались уличными знакомствами. Она же
все пять лет учебы провела в читальных залах и ночных грезах. А потом три
года отрабатывала в селе, где за ней ухаживали трактористы и шоферы.
Однако воспитанная классической литературой, вся насквозь филологичная,
она не оставляла надежду на встречу с туманным идеалом. Но вот заметила,
что встреча подзадержалась, рискнула на случайную связь и, несколько
утихомирив беспокойство своего женского естества, привыкла к одиночеству.
Когда в рекламном бюро, куда устроилась после работы в школе, появился
новый сотрудник, она тут же, как говорится, положила на него глаз, и не
без корысти: ей хотелось ребенка. Как-то сразу почувствовала в Селюкове
нечто, чего сама была лишена: смелость суждений, настойчивость в
доказательстве собственных истин, нелицеприятность. Для него не
существовало ни чинов, ни положений, он мог любому сказать все, что думает
о нем. Ей это нравилось, и в то же время такая безоглядность пугала,
представлялась на грани патологии. В их отношениях с самого начала было
много темного, путаного, и до сих пор не может понять, любила ли она этого
увальня, умеющего удивительно сочетать в себе застенчивость с агрессивным
упрямством, деликатность с хамоватостью. Словом, у нее было много
переживаний с Селюковым, и она всегда была с ним настороже, не ожидая от
их связи никаких райских кущей.
- Напрасные у вас подозрения, - вернул ее к действительности Селюков, и
она вся напряглась - что он сейчас выдаст?
- Насчет ребенка? - не понял Лобанов.