"Ширли Джексон. Мы живем в замке (готический роман)" - читать интересную книгу автора

преодолела пустынный отрезок Главной улицы; неужели весь день будет удачным?
Такое иногда случалось, но чтоб весной, да поутру, - очень редко. Если день
окажется удачным, я непременно принесу в жертву кольцо или брошь - в знак
благодарности.
Вначале я шла очень быстро, глубоко вдыхала - чтоб не сбиться с ритма -
и не оглядывалась; я несла библиотечные книги и сумки для продуктов и
смотрела, как двигаются мои ноги: одна за другой, одна за другой, в маминых
старых коричневых туфлях. Из окна почты за мной кто-то наблюдал; мы
перестали получать газеты и отключили телефон шесть лет назад - мучения, с
ними связанные, были тогда просто нестерпимы, - но стерпеть этот мимолетный
взгляд из окна почты я могла: смотрела старушка мисс Даттон, она никогда не
глазела в открытую, как другие, всегда - из-за спущенных штор или
занавесочки. На дом Рочестеров я не глядела. Невыносимо думать, что тут
родилась мама. Интересно, Харлеры знают, что занимают дом, где по праву
должна бы жить Констанция? У них во дворе такой грохот, что мне своих шагов
не слышно. Может, Харлерам кажется, что немолчный шум отпугивает злых духов
или он услаждает их музыкальный слух? Наверно, в доме у Харлеров не лучше,
чем во дворе: вместо стульев - старые ванны, вместо стола - остов древнего
"форда"; едят они из разбитых тарелок и непрерывно гремят консервными
банками, а голоса - точно трубы иерихонские. Возле дома Харлеров на тротуаре
всегда грязь и пыль.
Теперь надо перейти улицу - читай "пропусти ход", - я уже стояла прямо
против продуктовой лавки. Я всегда нерешительно мялась на обочине -
посмешищем для недобрых глаз, - а мимо мчались машины. Большей частью -
проходящие, их привело и уведет шоссе, водители таких машин на меня не
глядели; зато местную машину я узнавала тут же по быстрому злобному взгляду
из-за руля; интересно, спустись я с тротуара - вильнет на меня машина,
быстро и будто бы случайно? Просто испугать, посмотреть, как отскочу? И
раздастся хохот - отовсюду, со всех сторон: из-за занавески на почте, от
универмага, с порога продуктовой лавки, все-все - и мужчины, и женщины -
злорадно расхохочутся, глядя, как Мари Кларисса Блеквуд отпрянет в сторону.
Порой я пропускала два и даже три "хода", прежде чем перейти: дожидалась,
пока дорога в обоих направлениях совсем расчистится.
Посреди улицы тень кончилась, и я попала под яркое, обманчивое
апрельское солнце; к июлю поверхность дороги размягчится от жары, ноги будут
увязать, и переходить улицу станет еще опасней. "Мари Кларисса Блеквуд
попала под машину при попытке высвободить ногу, увязшую в асфальте", -
"вернись на старт и начни игру заново". И дома к июлю станут еще
отвратительней. Вообще, в нашем поселке нерасторжимы место, время и стиль,
будто здешнему люду не обойтись без уродливых хибар, будто уродство у них в
крови. Кажется, дома и магазины сколочены с презрительной поспешностью -
поскорей прикрыть скудость и мерзость; а дома Рочестеров и Блеквудов и даже
магистрат точно ветром занесло из далекой чудесной страны, где живы лад и
красота. А вдруг эти дивные дома попали в плен - в отместку Рочестерам и
Блеквудам за их жестокие сердца - да так и остались пленниками поселка и
теперь гниют медленно и необратимо, и распад их являет убожество селян?
Вдоль Главной улицы вереница лавок и магазинчиков, все - неизменного
тускло-серого цвета. Над ними, по второму этажу, тянется ряд безжизненных
блеклых занавесок - там живут владельцы магазинов. В этом поселке любой
всплеск цвета обречен на поражение. И уж, конечно, не Блеквуды наслали порчу