"Борис Васильевич Изюмский. Ханский ярлык (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора - Жив! - радостно воскликнул Фрол и припал к груди Бориски. Сердце
едва слышно билось, замирало, точно раздумывая, не остановиться ли? - Жив! Закопав Фетинью и других погибших, они приложили к ране Бориски листы подорожника и, осторожно ступая, понесли его в глубь леса на носилках из сплетенных веток. ...Бориска пришел в себя на третий день, попросил пить, тихо сказал: - Фетиньюшку покличьте... Но никто ему не ответил. Бориска приподнялся, затравленно поглядел на опущенные головы товарищей, разом все понял. Судорожно всхлипнув, опять погрузился в беспамятство. Он бредил, пытался вскочить с носилок: - За что ж они ее?.. Ее-то за что?.. Наконец утих, а еще через два дня с трудом поднялся; щеки ввалились, лицо постарело. Глубокая борозда пролегла меж бровей. Глаза глядели сурово, сосредоточенно, в них словно спекся гнев. Кругом стояла тишина, только временами по верхушкам деревьев проходил ветер. - Сколь наших осталось? - спросил Бориска идущего рядом Андрея. - Меньше сотни... Бориска сжал зубы. Оперся о палку, что держал в руке. Глядя прямо перед собой, сказал: - Ничего. Теперь каждый за троих драться будет, зубами рвать глотки мучителям... И медленно, упорно, словно Преодолевая тугой ветер, пошел вперед. Торг раскинулся сразу у причала, взбегал вверх, к кремлевским стенам, будто искал у них охраны. От Бронной и Кузнецкой слобод несся несмолкаемый гул: там скрежетали напильники, огрызались зубила, то глухо, то звонко тукали молоты. Купец Сашко глядел и глазам своим не верил: да неужто это матушка Москва? Он вез из Сарая литовцам шелк и византийскую ткань - по коричневому полю золотые листья, - проделал тяжкий путь и на несколько дней решил остановиться в Москве. Она поразила Сашко своим размахом: не ожидал встретить такую, совсем иной оставил много лет назад. Куда ни глянь - всюду строилась, будто взялась с кем-то наперегонки; всюду пахло смолой, тесом, валялась щепа. Виднелись торговые дворы иноземных купцов, полны народом улицы бондарей, гончаров, овчинников, седельников... Льнули к берегу плоты с бревнами. Вверх и вниз по реке шныряли новгородские суда с орехами, медом, хмелем, светлыми щитами, сухой рыбой. Шумели водяные мельницы. У причалов пристани, на берегу толкалось несметно люда: зазывали лодочники и скупщики, торговались возчики с купцами, то там, то здесь встречались смуглые, желтые лица, мелькали тюрбаны, высокие мохнатые шапки, блестели серьги в ушах, раздавался золотисто-серебряный перезвон дукатов и московок, динаров и новгородок*. После тверского восстания перестали ханские баскаки ездить по Руси, и - это даже он, купец Сашко, живший далеко от родины, чувствовал - легче дышалось. |
|
|