"Рюрик Ивнев. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

он это чувствовал особенно остро.
Меня постоянно окружали очень интересные и талантливые литераторы.
Первый поэт, к которому я пришел и который меня выслушал, был Вячеслав
Иванов.
Было что-то в Василиске Гнедове, но все это заглохло.
Хорошо помню Валерия Брюсова, один из визитов к нему домой. Это было
уже в период Октябрьской революции. Я был у него как-то дома в юности, когда
начал писать стихи, в которых чувствовалось влияние декадентов. Стихи были
очень напыщенные. И он мне прислал хорошее и доброе письмо, в котором
советовал избавиться от этого.
Очень часто я встречался с Бальмонтом, потому что был близок с его
сыном, Николаем, который был очень талантлив, едва ли не талантливее отца
как человек. Потом он заболел и умер. Это было, кажется, в 1923 году. Он был
очень тонким человеком, исключительно музыкальным, блестящим в искусстве.
Приходилось мне бывать в "Обществе свободной эстетики".[13] А у Бриков,
как правило, читал только Маяковский. Там я впервые услышал "Флейту",
"Облако", "Войну и мир".
Многих любителей поэзии интересует, как относился ко мне Маяковский. Я
считаю, что относился он ко мне замечательно, хот мы совершенно разные были.
Но Маяковский умел быть принципиальным в искусстве, и мог, что очень редко
встречается у других поэтов, с чужой строчкой ходить, как со своей
собственной.
Когда была убита сербская королева Драга, я написал стихотворение. В
нем была такая строчка: "Убита, как королева Драга". Это сравнение почему-то
понравилось Маяковскому, и он очень часто его повторял.
И его выступление в "Бродячей собаке" <...> вызвано не тем, чтобы
сделать человеку неприятное, а просто так, к слову пришлось. И вообще, это
был человек исключительной деликатности и застенчивости.
Во время гражданской войны я был в Крыму. В это время его захватили
белые. Там я встретился с Вс. Мейерхольдом, который свел меня с семейством
Альперсов, и мне устроили через врачей фальшивое свидетельство,
освобождающее от службы в Белой армии, и я смог проехать в Грузию морем. А в
Москве распространился слух, что я пойман белыми и за мои большевистские
выступления и статьи в "Известиях" избит. Позже мне рассказывали, что
Маяковский выступал по какому-то поводу и с большим сочувствием говорил, что
вот наши товарищи пострадали там-то и там-то. Видимо, после этого он
сохранил ко мне теплое чувство.
О Маяковском я неоднократно разговаривал с Есениным. Но Маяковский и
Есенин были слишком разные. Во всяком случае, я не помню, чтобы Есенин
недоброжелательно отзывался о нем. Он, может быть, иногда высказывался
отрицательно, но не недоброжелательно. Есенин, как умный человек, прекрасно
понимал значение и силу Маяковского. Если он этого не кричал на литературных
собраниях, то потому, что считал, что это его единственный соперник, и это
не удивительно: весь вопрос состоял в том, по какому пути пойдет развитие
поэзии - по пути Маяковского или по пути Есенина? Но внутренне он его очень
уважал. Если бы Есенин относился к нему враждебно или недооценивал, это
сразу бы чувствовалось. Он его прекрасно понимал. Но у Есенина была очень
сильно развита субъективность. Например, Маяковский мог читать стихи других,
а Есенин - никогда, т. е. он мог похвалить стихи друзей, но обязательно
говорил: "Вот, подожди, я тебе прочту сейчас".