"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу авторалампа. Несколько столиков, накрытых белоснежными скатертями, напоминали
хороший ресторан. За одним из них сидел издатель Кожебаткин. Вид у него был мрачный. Он перебирал листки со стихами, написанными мелким рассыпчатым почерком. Я вошел в комнату. - Рюрик Александрович, - крикнул Кожебаткин, - послушайте, что он со мной сделал. - О ком вы говорите? - спросил я, подходя к его столику. - О ком? Конечно, о Есенине. Полюбуйтесь. - И протянул лист бумаги. Я узнал бисерный почерк Сергея. - Обыкновенная расписка. - Я улыбнулся. - Хорошо говорить - обыкновенная! Но ведь это обязательство. Я поверил, а он меня обманул. И вы считаете это обыкновенным? - Короче говоря, Есенин не успел сдать вовремя стихи? - Что значит - не успел? Я купил у него книгу стихов, выплатил вперед гонорар, рукопись он обещал представить мне на другой день. Проходит день, два, три, неделя, две недели. Я никак не могу добиться от него стихов. Наконец я поймал его вот здесь и, чуть ли не заперев на ключ в комнате Марии Павловны, заставил составлять сборник. А он сбежал. Как вы назовете этот поступок? Мне стало смешно. - Вы улыбаетесь, - рассердился Кожебаткин, - а каково мне? В столовой Карпович появился еще один гость. Небольшого роста, с высоко поднятой головой, он порывисто вошел в комнату. Поздоровавшись с теми, кого знал, и чуть склонившись в сторону - Как, и вы здесь? - Проездом, - тихо сказал тот, смотря на Мандельштама - это был он - испытующе. И не дожидаясь вопроса, откуда и куда, добавил: - В Олонецкую спешу, поближе к своей избе, здесь уж больно суматошно. - И тошно? - захохотал Есенин; входя в комнату, он слышал последнюю фразу Николая. - Да вы его, Осип Эмильевич, не слушайте, он все врет. Сначала к Петербургу присосался, а когда там стало пустовато, перекочевал в Белокаменную. Пока он все соки из нее не высосет, не оторвется. Клюев нахмурился, медленно и плавно перекрестил Есенина и сказал: - Изыди, сатана! - И обратился к Мандельштаму: - Это не Сереженька говорит, а дьявол, который ворвался в его душу. Мандельштам слушал перебранку двух поэтов, чуждых ему по духу, но таланты их он, конечно, понимал и ценил, с улыбкой, которую можно было истолковать по-разному. В ней были и мягкая ирония, и явно сдерживаемое чувство превосходства высокого искусства, парящего в небесах, над земными делами и явлениями. У Мандельштама было свойство, которого многим недоставало: он понимал все человеческие порывы, и высокие, и низкие, все человеческие достоинства и все человеческие слабости. Осип Эмильевич был неразрывно связан с Петербургом. Там он родился, вырос, там сделался поэтом. Нельзя представить Мандельштама без Петербурга и литературного Петербурга без Мандельштама. Вихрь революции разрушает старый Петербург. Остаются старые здания, приходят новые люди. Того Петербурга, которым дышал Мандельштам, уже не было. Он покидает город, приезжает в Москву, наполненную поэтами и |
|
|