"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу автора - Не только хотят, - воскликнул Ройзман, - они жаждут. Все молодые
поэты на тебя молятся. Лицо Есенина стало неожиданно хмурым. - Ну а старые? - спросил он резко. - Господи ты боже мой, - заволновался Матвей, - да что говорить о старых! Они давно склонились перед тобой, да они... - Ну ладно, - перебил Есенин, - я согласен, только помни условие: на обеды твои я чихаю, но чтобы вино и водка у меня были всегда. - Будет, все будет, - успокоил его побледневший и слегка забеспокоившийся Ройзман. - Ну, теперь я иду. - Подождите немного, - вмешалась Соня. - Нет, дорогая, спасибо. Меня ждет Кожебаткин у Карпович. Я ему обещал предоставить рукопись. Но ее у меня нет. - Кожебаткин! - воскликнул Матвей. - А как его зовут, не Александр Мелентьевич? - Да, кажется, так, - небрежно бросил Есенин. - Так ты его знаешь, знаешь... - залепетал он. - Это же один из крупнейших мануфактуристов. Его изрядно пощипали, но у него и сейчас немало осталось. Ройзман с еще большим уважением посмотрел на Есенина. "Вот молодец, - подумал он, - вот ловкач! Накроет он этого Кожебаткина, если не накрыл". Есенин ушел. Соня налила две чашки кофе. Матвей мысленно что-то высчитывал, в глазах его горел сухой, лихорадочный огонь. А нерукотворное золото солнца смотрело в окно с вековой улыбкой спокойствия и жалости на Встревоженный муравейник Бывают люди как бы созданные для полумрака. Солнечный свет больно режет им глаза, между собой и солнцем они обыкновенно воздвигают баррикады из занавесок, портьер, ширм. В их комнатах всегда пахнет пылью и тишина - особенная, точно пронизанная легким запахом эфира. К таким людям принадлежали сестры Карпович, державшие в одном из арбатских переулков "тайную" столовую, в которой можно было пообедать и поужинать, как в "доброе старое время". Старшая, Мария Павловна, напоминала классную даму, ходила всегда в черном шелковом платье, густо напудренная и надменная. Младшая, Ольга Павловна, худая, с крашеными волосами, одевалась пестро, слегка хромала и была похожа на птицу с подбитым крылом. Ее глаза были замечательны своей откровенной, ничем не прикрытой лживостью. При пристальном взгляде на них невольно рисовалась фантастическая картина, как какие-то чудовищные насекомые, впряженные в тачки, развозят по воздушным рельсам эти неисчислимые запасы лжи во все концы мира. Чувствовалось, что она сама это великолепно понимает, и потому во время разговора смотрела куда-то в сторону, беспомощно скосив глаза, точно умоляла своих собеседников сделать вид, что они не замечают ее фальши. Близился вечер. Портьеры были полузадернуты. Красное дерево шифоньерок и кресел в сумерках поблескивало мрачно, почти зловеще. На высокой тумбе под большим шелковым абажуром, похожим на зонтик, стояла готовая вспыхнуть |
|
|