"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу автора

как своим собственным "я". Он знал только себя, любил только себя. Весь
остальной мир воспринимал смутно, в неясных сумеречных очертаниях, и через
призму своего "я". Он начал петь о русских полях и церквах, публика
восхищалась, стихи печатались, его имя произносилось с любовью, он стал петь
еще звонче, как бы торопясь оплатить векселя славы. Потом вдруг -
неожиданный перелом, буря, ураган... Старые идолы и божки снесены, как
карточные домики, но он не растерялся. Запел по-другому, но так же хорошо,
как и прежде. Новым людям понравились новые песни, и все пошло по-старому:
улыбки, рукопожатия, радости, большие и маленькие, нежные и грубые, глубокие
и поверхностные, но одинаково желанные радости, которые дает слава.
Ах, как светит солнце! Что за утро! Точно природа хотела показать, что
все человеческие страсти ничто по сравнению с этой бирюзовой чашей,
наполненной до краев жидким золотом.
Он подошел к окну. Деревья бульвара стояли как завороженные в
ослепительно ярком цветении белых лепестков снега. На углу - торговка с
яблоками, выглядывавшими из-под фартука, которым прикрыта корзинка.
Маленькие, розовые, точно подрумянившиеся на морозе, они, казалось, сверкали
во все стороны своими несуществующими глазками. Лицо ее румяное, глаза
шмыгают во все стороны, выискивая врага. А враг торговки - милиционер,
прохаживающийся невдалеке, улыбающийся одними глазами, делавший вид, что
ничего не замечает.
Сергей открыл форточку и позвал торговку. Она подошла, озираясь по
сторонам, и, приблизясь вплотную к окну, начала кидать в форточку яблоки,
розовые с желтым брюшком, похожие на только что вылупившихся цыплят.
В эту минуту щелкнул замок, открылась дверь, и перед изумленным взором
Есенина предстал юноша - высокий, элегантный, в новом коричневом костюме и
лакированных ботинках, точно сошедший с картинки модного журнала.
- Есенин! Ты что здесь делаешь?
- Ройзман!
- Здравствуй! Ты как сюда попал?
- А ты?
- Как видишь, через дверь...
- Но она заперта.
- У меня свой ключ, - ответил Ройзман с самодовольной улыбкой мужчины,
желающего подчеркнуть успех у женщины. - Ты не знаешь, где она?
- Черт ее знает. Мы приехали сюда ночью: я, Рюрик Ивнев и какой-то
меценат. Немного выпили, я заснул, потом проснулся, смотрю, никого нет,
дверь заперта снаружи, я от скуки стал яблоками забавляться. Хочешь?
Ройзман посмотрел на маленькое яблоко и сморщил нос:
- Нет, спасибо.
С этими словами он сел на стул, исподлобья наблюдая за Сергеем. Тот
развалился в кресле, положив ноги на спинку ближайшего стула, и молча жевал
яблоки. Вдруг лицо Матвея просветлело. В глазах мелькнула какая-то мысль.
Странные у него глаза. Было впечатление, будто они все время щелкали на
невидимых счетах, все что-то высчитывали, выкладывая, выгадывая, ни одну
секунду не были спокойны. Его зрачки были полем, на котором беспрерывно
происходили ожесточенные сражения планов и комбинаций. Он никогда не шел по
прямому пути, предпочитая боковые дорожки. Эту необыкновенную страсть к
извилистым тропкам можно было бы понять, если бы она приводила к цели, но
этого не случалось. Эти тропинки мешали во всем, но никакие неудачи не могли